и стал смотреть. Пуля пробила мешок. Командир бастиона Керн
сказал ему, что в башне служат вечерню; не угодно ли ему? Адмирал,
отвечал: «Я вас не держу-с!» Нередко в подобных случаях говорил:
«Не всякая пуля в лоб-с!» И нужно же было случиться, что пуля,
назначенная ему, именно попала в лоб. После ответа Керну он
смотрел, однакож, не долго и, обернувшись, стал отдавать трубу,
как вдруг упал на руки Кернова ординарца, матроса с фрегата.
«Коварна», Короткого (который мне и рассказывал об этих
минутах); пуля попала ему в лоб над левым глазом, наискось,
пробила череп и вышла около левого уха. Падая, он заговорил;
окружающие нагнулись; Керн был ближе всех и слышал, как
адмирал произнес: «Боже милосердный!» Его отнесли на
перевязочный пункт, устроенный на кургане же. Когда ему
вспрыснули водою голову и грудь, он пришел в себя, осмотрелся и что-то
проговорил, но ничего нельзя было разобрать. После этого адмирала
чпонесли на простых солдатских носилках в Аполлонову балку, ка
пристань, и положили в первый попавшийся ялик, но с парохода
«Владимир» был уже послан катер, с которым встретясь оставили
ялик, и на катере перевезли адмирала в один из северных бараков.
Между тем, в городе разнеслась ужасная весть. Все видели, как
провели лошадь адмирала, как поскакали адъютанты. Говорили
разно: кто говорил убит, кто — ранен. Говорили, что он отвезен в Ми-
хайловское укрепление. Я был в городе и бросился тотчас в Михай-
Ловское Там знали уже, но не говорили прямо. Кто-то сказал, что он
в северных бараках за 4-м номером. Я пошел туда (было уже темно)
и скоро обыскал барак, где лежал адмирал. Окно было растворено.
Комната полна докторами. Адъютанты стояли, утирая слезы. Под
окнами толпилось несколько офицеров. Адмирал лежал, тяжело
дыша, с закрытыми глазами и немного шевелил рукой. Меня просили
менять с него очерк, пока он не скончался, что я сделал немедля. Очерк
<яашли грустно схожим. На другой день утром в 7-м часу я зашел к
адмиралу: ему, казалось, было лучше. Где-то достали льду и
приложили к голове. (После ходил рассказ, что один из бывших его адъю-
тантсв, Шкотт, съездил в 7 часов в Симферополь туда и обратно —
120 верст, и привез льду, поливая его па дороге эфиром, Шкотта не
'было в Севастополе, и за льдом никто не ездил. Лед достали в Кора-
обельной, в трактире «Ростов-на-Дону», и то последний. Но я все-таки
лривожу этот рассказ потому, что он создан всеобщею любовью к
адмиралу.) Адмирал открывал глаза и останавливал их на входящих но,
кажется, без мысли. Зайдя в 1 часу, я нашел его еще лучше. Мне
'сказали, что он вставал с постели с помощью других, указал на
сапоги и надел их; показал на шею—ему повязали галстух и потом
накинули шинель. Он трогал осторожно повязку, не думая ее срывать, что
^делал прежде. Однако во все это время с начала прибытия в барак
он не говорил ничего. К утру 3-го ему стало хуже. В 7-м часу я нашел
его лежащим в постели не прямо, как прежде, а боком. Он очень тяж-
iko и часто дышал. В 10 часов с четвертью его не стало.
Около 2-го часа баркас, буксируемый катерами (потому что было
сильное волнение; море, потерявшее своего адмирала, сочувствовало
общему волнению), вез с Северной стороны тело, как обыкновенно, со
священником и крестом, на Графскую пристань. Народ, замечая
далеко печальный баркас, стекался к пристани толпами, снимая шапки и
^крестясь. Это были, разумеется, все матросы и солдаты. Другого на-
фода в Севастополе почти нет. Тело приняли морские офицеры и
контр-адмирал Панфилов и отнесли в» дом, где тотчас отслужили
панихиду. Адмирала накрыли флагом с корабля «Императрица Мария»,
на котором он дрался в синопский бой. Флаг был в нескольких местах
пробит ядрами. Потом было объявлено народу, что могут прощаться.
Юдин за другим входили в комнату макросы, солдаты, офицеры и
простые обыватели, и даже женщины, которым адмирал в последнее
время приказал выехать из Севастополя. Я видел одного горько
плачущего мужчину в обыкновенной одежде. Женщины почти все плакали.
На другой день в 6 часов вечера назначен был вынос. Адмирала
положили в гроб и осенили тремя флагами — контр-адмиральским,
вице-адмиральским и адмиральским. На стенах против принятого
обычая оставили не снятыми две картины: изображение
штурмуемого фрегата «Крейсер», на котором адмирал служил в
первых чинах под командою капитана Лазарева, и портрет
Лазарева. Я снял эту комнату со всем, что в ней было в ту минуту,
и, кроме того, 3 портрета и все это подарил морякам. Прибыл
главнокомандующий со всем штабом. Тело вынесли на руках
адъютанты покойного и другие моряки и пронесли до церкви
между двумя батальонами матросов и солдат, стоявших вдоль улицы
под ружьем. Несметные толпы народа наполняли улицу и все высоты.
Казалось, Севастополь никогда не видал на своих холмах столько
народа. Неприятель не стрелял. Даже распространился слух, что
английские корабли скрестили реи и спустили флаги. Но я до сих пор не
знаю, точно ли это было. Когда, по окончании службы в
Михайловском соборе и после того, как матросы простились с адмиралом (они
прощались, подходя по два, что продолжалось больше часа), мы все
поднялись на гору, провожая гроб в могилу, солнце уже село, а в это
время на море кончаются все церемонии. Мы увидали и их, и наши
корабли в обыкновенном виде.
Адмирала положили подле трех других: Лазарева, Корнилова и
Истомина, на месте, где заложен Владимирский собор... Кругом
теснились рыдающие матросы; всякому хотелось бросить горсть земли...
Прогремели почетные залпы. Нахимова не стало...
Едва разошлись толпы народа, как в бухту полетели ракеты и
бомбы.
Я послал в последнем письме к Степану Петровичу1 очерк с лица
адмирала. Не худо бы отпечатать. Он похож, если сохранять
малейшие оттенки. Только надо сделать на камне наоборот, чтобы вышло
так, как у меня. На той стрроне была рана. Ответ на остальные
пункты в следующем письме. Теперь поздно. Сажусь на коня и скачу на
почту: почтовый день.
Ваш душевно Б[ерг]
...Я писал вам « цршвлвм .письме о смерти П. С. Нахимова2, а
теперь скажу, как «го тсоргонили. Он умер на Северной стороне, в бес-
памятстве, и его в тот же день перевезли в город на квартиру. Когда
тело везли мимо флота, то он приспускал свои флаги до половины;
этим у нас отдается честь покойнику. Пока он лежал на квартире, то
над его телом читали постоянно монахи, в полном облачении, по
собственному их желанию. В параде участвовали сводный флотский
батальон, один армейский при 6 полевых орудиях. Панихиду в церкви
сл>жили 14 священников, из коих большая часть синопских монахов.
Потом все матросы, бывшие на параде, прощались с покойником,
почему и продолжалась церемония долго. При опускании тела из этих
батальонов и орудий сделаны были залпы, а когда тело покойного
выносили из дома в церковь, то тогда наши корабли приспускали
флаги и салютовали тем числом выстрелов, какое ему полагалось при
жизни. Жаль было расстаться с ним, друзья мои! Тем более, чт;э в
военное время он у всех у нас был в мыслях постоянно как
единственная наша надежда и опора. На его похоронах мы увиделись друг с
другом и встретились после долгой разлуки; меня многие считали из
наших офицеров убитым во время приступа на Камчатский редут и
чрезвычайно удивились, видя меня целым и невредимым. Нахимова