Пользуясь кампанией в море, Павел Степанович обнаруживал
такую деятельность, которая дается в удел немногим. Строгость его и
взыскательность за малейшее упущение или вялость на службе
подчиненных не знали пределов. Самые близкие его береговые
приятели и собеседники не имели минуты нравственного и физического
спокойствия в море: требования Павла Степановича возрастали в
степени его привязанностей. Можно было подумать, что его
приближенные люди ему совершенно чуждые и которых он сильно
притесняет. Постоянство его в этом отношении и настойчивость были
истинно поразительны.
Не осмеливаясь осуждать покойного адмирала за подобный
способ действовать на подчиненных, позволим себе заметить, что,
вероятно, побудительною причиною была ненасытимая потребность
деятельности, которая иногда уклоняет в сторону от главной цели.
Неестественная деятельность в продолжение многих месяцев и в
особенности напряжение нравственных сил человека, находящегося
постоянно настороже, неминуемо ослабляют его энергию. Можно
согласиться с тем, что это хорошая морская школа, но без
дальнейших эпитетов. Нравственная морская школа есть выражение
совершенно однозначащее честному исполнению своей обязанности
человека, служащего где бы то ни было. Бдительный надзор начальника
за каждым шагом подчиненных необходим везде и всегда, потому
что не все подчиненные одинаково понимают чувство долга...
В адмиральской каюте, за обеденным столом, Павел Степанович
снова делался общим добродушным собеседником; имея веселый
нрав, он отличался гостеприимством русского человека, любил
угостить тех, которым от него сильно доставалось на службе, и
развеселить общество своей живой, занимательной беседой. Выговоры и
замечания Павла Степановича, впрочем, не были очень тягостны,
потому что они всегда имели отпечаток добродушия; после первой
вспышки, выраженной очень просто и лаконически, не задевая
глубоко за живое, что свойственно менее опытным начальникам, он
через несколько времени старался смягчить впечатление молодого
человека разными сентенциями в таком роде: «Как же это, г. N, у вас
сегодня брам-шкоты не были вытянуты до места. Это дурно; вы
никогда не будете хорошим адмиралом. Знаете ли, почему Нельсон
разбил французско-испанский флот под Трафальгаром?
Артиллерия у него была хорошая. Мало того, что артиллерия была хороша;
этого мало-с. Паруса хорошо стояли, все было вытянуто до места;
брамсели у него стояли, конечно, не так, как у вас сегодня;
французы увидели это, оробели — вот их и разбили». Мичман NN,
конечно, не пропустил случая рассказать в кают-компании, что
Павел Степанович приписывает успех трафальгарского сражения
вытянутым до места брам-шкотам.
Команда под руководством Павла Степановича быстро
развивалась и знакомилась с своим делом. Строгий до крайности за вялость,
сн умел привязать к себе матросов; никто лучше его не умел
говорить с ними; немногие знают, какое таинственное влияние он имел
не на одни суда, которые носили флаг его, а на многие другие,
независимо от влияния начальника дивизии. Знают это немногие, потому
что истинное достоинство, как всякая добродетель, не любит
выставлять себя наружу, а остается скрытым до тех пор, пока
добросовестный историк выработает его из лабиринта ветхих материалов.
...Во время бомбардированияг ранен легко адмирал Нахимов.
Адмирал Нахимов тип оригинального, отменно честного моряка,
любимый всеми, он имеет много странных сторон.
Государь император, отправив в Крым полковника флигель-
адъютанта Альбединского, приказал ему передать поклон его и
поцелуй Нахимову.
Альбединский исполнил поручение государя. Нахимов принял
царский привет со слезами на глазах.
Через неделю позже Нахимов, озабоченный обороною
Севастополя, после обхода батарей возвратился к себе; является флигель-
адъютант, чтобы передать генералу Нахимову новый поклон
государя, сообщенный им в письме к Меншикову.
«Милостивый государь-с! — начал Нахимов. — Вы опять с по-
клоном-с, благодарю вас покорно-с, я от первого поклона был
целый день болен-с, не надобно нам поклонов-с, попросите нам плеть.
Плеть-с, пожалуйте, милостивый государь, у нас порядка нет...»
«Вы ранены?» спросил кто-то Нахимова. — «Неправда-с, —
отвечал он, заметив на лице кровь, прибавил, — слишком мало-с,
слишком мало-с...»
Никогда не забуду тот момент, когда в первый день
бомбардирования Корнилов, Нахимов, Тотлебен и почтенный священник с
крестом, благословляя всех, обходили бастионы. С каким чувством
каждый из нас подходил к кресту и как одушевляли нас своим
спокойным духом все эти достойные люди. Но, к сожалению, в
первый же день мы должны были лишиться героя нашего Корнилова.
Ежедневными посетителями моего бастиона были начальник
оборонительной линии адмирал Нахимов, главный инженер Тотлебен и
жившие у нас на бастионе начальники 2-го отделения, сначала ад-
мирал Новосильский, а потом капитаны 1 -го ранга Кутров, Спицыи
и Микрюков. От начала бомбардирования и, можно сказать, до
конца его 4-й бастион находился более всех под выстрелами
неприятеля, и не проходило дня в продолжение всей моей 8-месячной
службы, который бы оставался без пальбы. В большие же
праздники французы на свои места сажали турок и этим не давали
нам ни минуты покоя. Случались дни и ночи, в которые на наш
бастион падало до 2 тысяч бомб и действовало несколько сот ору-
лий. Но подобные сильные угощения случались довольно редко,
отплачивать за них приходилось большою потерею людей и
разорением какого-нибудь бруствера, который мы должны были всегда
создавать к утру вновь, а также переменять подбитые орудия и
станки под сильным неприятельским огнем. Приятно было видеть,
с какою любовью каждый командир орудия хлопотал об
исправлении своей амбразуры, траверзы и орудия и вообще о приведении
всего в порядок, и как хватало сил у этих молодцов работать день
и ночь, для каждого из нас было непонятно. В первые 2 месяца на
4-м бастионе не было блиндажей для команды и офицеров; все мы
помещались в старых казармах, но когда неприятель об этом
разведал, то направил на них выстрелы и срыл их. Вообще внутренность
бастиона представляла тогда ужасный беспорядок. Снаряды
неприятельские в большом количестве валялись по всему бастиону;
земля для исправления брустверов, для большей поспешности
бралась тут же около орудий, а потому вся кругом была изрыта и
представляла неудобства даже для ходьбы. Адмирал Нахимов, приходя
ко мне, каждый раз выговаривал обратить внимание на приведение
бастиона в порядок и устройство блиндажей. Но мне казалась эта
работа тогда невозможною, так как под сильным огнем и
беспрерывным разорением брустверов, нам едва хватало времени
поспевать исправлением к утру повреждений брустверов. Но как у нас
в Черном море невозможного ничего не было, то я и начал отделять
по нескольку человек прислуги от орудий на эту работу и через
2 недели усиленных трудов с помощью инженеров я успел сделать
6 блиндажей, выровнять по возможности землю, подобрать в кучи
бомбы, ядра и осколки и привести бастион в лучший вид. Блиндажи
мы делали довольно скоро, потому что дубовые кряжи брались из