Адмиралтейства, на верхний накат. Сверху насыпалось около
аршина земли, потом клали в два ряда фашинник, пересыпанный
землею. Но несмотря на эту настилку и насыпь, все-таки 12-пудовые
бомбы, падавшие иной раз в одну точку одна за другой, пробивали
и блиндажи. Также случалось, что некоторые бомбы, вкатываясь в
блиндаж и разрываясь внутри, убивали и ранили находящихся там.
Я сам два раза был свидетелем появления в блиндаже подобной
непрошенной гостьи, но меня бог в те разы миловал. Разумеется,
от синяков, контузий и легких ран нельзя было уберечься, равно
как и от земли, которая, обваливаясь с брустверов и траверзов,
засыпала зачастую. Но пока силы дозволяли, до последней своей
раны, я оставался на бастионе. Ядра и бомбы, приходившиеся нам
по калибру, мы обратно посылали к неприятелю. Ежедневно же эта
приборка производилась на заре, так как пальба в это время была
слабее, и каждый комендор после своего утреннего обеда, т. е.
около 3 часов утра, имел обыкновение убирать часть бастиона
около своего орудия.
Впоследствии я вполне согласился, что подобные усиленные
занятия заставляют солдата забыть тягостное его положение, не дают
ему времени думать об окружающей его опасности и тем делают его
совершенно хладнокровным. По приведении бастиона в порядок
адмирал Нахимов благодарил меня за сделанное и сказал: «Теперь
я вижу-с, что для черноморца невозможного ничего нет-с».
...Павел Степанович Нахимов, будучи строг и взыскателен по
службе, в то же время был очень добр и заботлив о своих
подчиненных — офицерах и матросах. Корабельные чиновники, шкипер,
комиссар и другие были им почтены: им даны были и рабочие, и
экономические материалы, чтобы построить дома.
Нахимов про них говорил: «Они заведуют большим казенным
имуществом, на десятки тысяч рублей; жалованье же получают
маленькое. Так чтобы они не крали и были не только исправны, но и
ретивы, нужно поддержать их».
Заботливость Нахимова о матросах доходила до педантизма:
ни за что, например, не позволялось потребовать матроса во время
отдыха или посылать на берег шлюпку без особой надобности.
Нахимов был холостой и всегда восставал против того, чтобы
молодые офицеры женились. Бывало, ежели какой-либо мичман
увлечется и вздумает жениться, его старались отправить в дальнее
плаванье для того, чтобы эта любовь выветрилась.
«Женатый офицер — не служака», говаривал адмирал.
Особенно же сердечность Павла Степановича высказалась во
время Севастопольской обороны.
Помню, как Нахимов в походе на фрегате «Коварна» сделал
мне замечание за то что моя «десятка» 2 плохо выкрашена или
уключины были не в порядке.
Характеристика Нахимова будет не полная, ежели мы не
коснемся, хоть вкратце, состояния Черноморского флота того времени.
Всеми экипажными командами обращалось большое внимание
на пищу матросов. Экипажные хутора, где выращивались разные
овощи, находились на берегу Южной бухты, как раз против
северных укреплений и ниже. Они были отличны. Между ними
первое место занимал хутор 42-го экипажа, где был тогда командиром
Вукотич. На одном бриге, например, пробовали из тех же рацио-
нов делать два и три кушанья. Чай казенный тогда еще не
полагался.
Денег у матросов было много, так называемых «масляных» ,
и некоторые матросы, уходя в отставку, уносили с собою по
нескольку сот рублей.
Были мелкие суда, на которых совсем не употреблялись линьки".
Перейдем к гонкам гребных судов.
Сколько бывало приготовлений, например, при состязании
вельботов! 6 Некоторые офицеры даже смазывали подводную часть их
портером по примеру английских моряков.
Или также гонки гребных судов под парусами, когда старались
проходить под кормою адмиральского корабля, чтобы при этом все
было исправно до мелочей.
А мелкие суда прямо щеголяли своими маневрами и уборкою
парусов.
Мне памятен бриг «Орфей» под командою Стройникова и
старшего офицера Шестакова, когда этот бриг, пройдя Графскую
пристань Севастополя, тотчас же весь рангоут убрал по-зимнему и
команда, забрав койки, с песнями ушла в казармы.
Также помню, как корвету Завадовского4 велено было с 24
или 48 человеками команды с зимнего положения все принять и
выйти в море — в наблюдательный пост.
Надо заметить, что перед войною весь наш флот был на рейде
и суда по очереди выходили для практики и наблюдений в море.
Сколько нужно было при этом искусства, чтобы все вышло
хорошо!..
Все это перетолковывалось и обсуждалось потом, по вечерам, на
Графской пристани, морскою публикой.
Также интересовались, видел ли Павел Степанович Нахимов и
что сказал.
Вообще это четырехмесячное плаванье с Нахимовым осталось
мне памятным: все суетились, волновались из-за пустяков и, как
говорится, лезли вон из кожи.
Бывало перед авралом снимались батарейные трапы для того,
чтобы по свистку люди быстрее лезли бы наверх, а отстающих
боцмана подгоняли линьками. Все смотрели в оба, чтобы не
получить выговора от адмирала.
Припоминаю такой случай: при спуске брам-рей и брам-стенег 3
Нахимов остался недоволен грот-марсом и, съезжая на берег,
приказал двадцать раз сряду поднять и спустить брам-рей и брам-
стеньгу. Особенно досталось салинговым, которым приходилось
бегать по вантам ° вверх и вниз, едва переводя дух.
Во время адмиральского обеда или при других случаях Павел
Степанович объяснял нам, молодым офицерам, что
требовательность и строгость на службе необходимы, что только этим путем
вырабатываются хорошие матросы. Он говорил еще, что
необходимо, чтобы матросы и офицеры были постоянно заняты; что
праздность на судне не допускается и что, ежели на корабле все работы
идут хорошо, то нужно придумать новые (хоть перетаскивать
орудия с одного борта на другой), лишь бы люди не сидели сложа
руки. Офицеры, по его мнению, тоже должны были быть постоянно
занятыми: если у них есть свободное время, то пусть занимаются
с матросами учением грамоты или пишут за них письма на родину...
«Все ваше время и все ваши средства должны принадлежать
службе, — поучал меня однажды Нахимов: — Например, зачем
мичману жалованье? Разве только затем, чтобы лучше выкрасить
и отделать выверенную ему шлюпку или при удачной шлюпочной
гонке дать гребцам по чарке водки... Поверьте-с, г. Ухтомский, что
это так! Иначе офицер от праздности или будет пьянствовать, или
станет картежником или развратником. А ежели вы от натуры
ленивы, сибарит, то лучше выходите в отставку! Поверьте, я много
служил, много видал и говорю это вам по опыту. Я сам прошел
тяжелую, служебную школу у М. П. Лазарева и за это ему очень
благодарен, потому что стал человеком».
«А школа эта была тяжелая, — продолжал Нахимов: —
Например, мы были с Лазаревым на фрегате три года в кругосветном
плаванье. Мы, гардемарины , исполняли все матросские работы.
И раз за упущенье или непослушанье приказано было обрезать
зыблинки на бизань-вантах, и мы, гардемарины, должны были
снова итти на марс и продолжать ученье».
«Берите пример с вашего старшего офицера Ст. Ст. Лесовско-
го, — говорил мне в другой раз адмирал. — Он вечно начеку, и
днем, и ночью. А заметьте, что Ст. Ст. окончил курс в офнцер-