трудом приобретенное почетное место в общественном мнении,
потоку что люди не всегда расположены смотреть бл*гопоиятными
глазами на подобное уменьшение наружного блеска начальника. Рассмаг-
риваемое таким образом сближение начальника с нижними чинами
далеко не так опасно, как короткие отношения его с молодыми
офицерами. Нахимов был до такой степени храбр и благороден и так
сильно было в нем развито чувство патриотизма, что он не боялся
и этого последнего сближения. С благоразумною умеренностью в
беседах своих с молодыми офицерами Павел Степанович постепенно
воодушевлял их чувством патриотизма и бескорыстным стремлением
к служебной деятельности. При этом в нем обнаруживалась ясно
выраженная система, принятая им для обеспечения успеха. Без всякого
сожаления к себе выставлял он свои прежние ошибки; с юношескими
увлечениями обозначал влияние их на свою судьбу, вероятно, для
того, чтобы обратить внимание слушателя на его собственные
недостатки и без малейшего оскорбления самолюбия объяснить
невыгодные стороны дурного направления. В противоположность этому
молодой офицер смело мог хвастать Павлу Степановичу своими
житейскими и служебными подвигами и находил в нем теплое сочувствие.
— Нужно быть деятельным, — говорил Павел Степанович, —
деятельность великое дело-с, у нее есть большие права.
Все можно отнять у человека: славу, значение в обществе;
можно приписать ему дурные качества, которые служат ему
побудительными двигателями, например честолюбие, эгоизм, глупость, все что
хотите; одного невозможно отнять: благодетельных последствий
деятельности, ежели она направлена на что-нибудь полезное для
общества и правительства.
Павел Степанович никогда не говорил порядочному молодому
человеку: будьте таким, как я, а не таким, как вы; напротив того, он
говорил: во мне вот что было дурно, желал бы я, чтобы у вас этого
не было, и не показывал вида, что он знает своего собеседника
насквозь, со всеми хорошими и дурными его качествами. Вот что
послужило источником многих анекдотов и насмешек, оттого Нахимов и
заслужил двусмысленную репутацию простого человека. Павел
Степанович видел это и понятно, что огорчался ежедневными
разочарованиями в молодых офицерах, подававших, повидимому, надежду на
нечто хорошее и в то же время для красного словца
распространявших о нем без всякой жалости неблагоприятные слухи, которые
доставляли много удовольствия некоторым соперникам адмирала как
морского педагога. Я сам имел несчастие принадлежать к числу
подобных молодых людей. Это, конечно, несчастие, потому что похвала,
отдаваемая человеку после смерти, есть ничто в сравнении с
огорчениями, сделанными ему при жизни его.
Несмотря на ежедневные неудачи, Павел Степанович с
удивительною стойкостью продолжал держаться своей системы и был
неизменен до конца жизни; вероятно, его поддерживало внутреннее
сознание своего достоинства. При ясном уме он, конечно, постигал всю
пользу своего влияния на общество и предчувствовал славу, которую
он заслуживал в будущем. Странно видеть, как некоторые писатели
в прозе и стихах положительно утверждают, что Нахимов по
добродушию и чистоте сердца не сознавал своего значения в обществе.
Ежели Павел Степанович не высказывался другим, что доказывает
его скромность, то из этого не должно заключать, что он не
понимал самого себя.
Впрочем, репутация Нахимова как морского педагога никогда не
уступала его известности как военного человека, и во время жизни
своей Павел Степанович был достаточно вознагражден сочувствием
бескорыстных специалистов, которые умели понять и оценить его
поразительное и оригинальное влияние на морское сословие наше. Но
совершенства нет в природе. Если бы Павел Степанович был более
воздержен в деятельности, имел бы умеренный темперамент и более
обширное поле действия, то он удивил бы весь свет результатами
морского воспитания, совершил бы переворот изменением
направления умов у всех молодых морских офицеров и сделал бы это без
прибавки даже и одного вершка к масштабу своего образования...
В этот день Павел Степанович пригласил к своему столу по
обыкновению несколько офицеров. Командир фрегата постоянно обедал
вместе с ним...
С удовольствием сели мы за стол.
— Просматривал я газеты, полученные с последней почтой, —
сказал Павел Степанович, садясь за стол, — думал найти в
фельетоне что-нибудь о новой книжке «Морского сборника». Нет ни слова,
а как много пишут они пустяков! Споры ни на что не похожи-с; я
был заинтересован последним спором, захотел узнать, из чего они
бьются, как скучно ни было, прочел довольно много. Дело вот в
чем-с. Один писатель ошибся, слово какое-то неверно написал-с;
другой заметил ему это довольно колко, а тот вместо того, чтобы
поблагодарить его за это, давай браниться! И пошла история недели на
две; что ни почта, то все новая брань. Нет право-с, эти литераторы
непонятный народ-с; не худо бы назначить их хоть в крейсерство у
кавказских берегов, месяцев на шесть, а там пусть пишут, что
следует.
Все засмеялись и Павел Степанович также.
— Да не досадно ли, право-с, — продолжал адмирал, — ведь
вот хоть бы «Морской сборник», — радостное явление в литературе!
Нужно же поддержать его, указывая на недостатки, исправляя слог
не в специальных, а в маленьких литературных статьях. Наши стали
бы лучше писать от этого-с.
— Как критиковать начнут, так и охота пропадет писать, —
сказал один из мичманов хриплым голосом.
— Не то, не то вы говорите-с; критиковать — значит указывать
на достоинства и недостатки литературного труда. Если бы я писал
сам, то был бы очень рад, если бы меня исправлял кто-нибудь, а не
пишу я потому, что достиг таких лет, когда гораздо приятнее читать
то, что молодые пишут, чем самому соперничать с ними.
— У нас и без того хорошо пишут, — заметил тот же хриплый
господин.
— Едва ли так-с. Мне, по крайней мере, кажется, что у нас
чего-то недостает: сравните с другими журналами, увидите разницу,
иначе и быть не может. Всякое дело идет лучше у того, кто посвятил
на него всю свою жизнь. Что же хорошего в нашем журнале, когда
он весь покрыт одной краской, когда не видишь в нем сотой доли
того разнообразия, которое мы замечаем на службе?
Я решился возразить Павлу Степановичу и заметил ему, что, по
моему мнению, в специальном журнале все должно быть подведено
под одну форму.
— Не в том дело-с, г. Корчагин \ не о форме говорю я, а о
содержании.
— Да и на службе все однообразно, здесь каждый день одно и
то же делается.
— Неужели вы не видите-с между офицерами и матросами
тысячу различных оттенков в характерах и темпераментах? Иногда
особенности эти свойственны не одному лицу, а целой области, в
которой он родился. Я уверен, что между двумя губерниями существует
всегда разница в этом отношении, а между двумя областями и
подавно. Очень любопытно наблюдать за этими различиями, а в нашей
службе это легко: стоит только спрашивать всякого замечательного
человека, какой он губернии; через несколько лет подобного
упражнения откроется столько нового и занимательного в нашей службе,
что она покажется в другом виде.