Мысль эта необыкновенно поразила меня. В первый раз я
услышал ее от Павла Степановича, и с тех пор она не выходила из моей
головы. Наблюдения над людьми, в особенности, когда они спорят,
исследование нрава человека, с которым мы сами приведены в
столкновение, очень любопытны. Преодолевая порывы собственного
негодования и отстраняя влияние пристрастия, можно упражнять
наблюдательные способности свои; тогда, не допуская помрачения ума,
случающегося в минуту вспыльчивости, можно с . удивительною
ясностью определять отличительные черты характера и темперамента
людей. В этом отношении действительно каждая губерния и каждый
человек должен иметь свою особенность, зависящую от
климатических и других внешних условий, особенность, которую безбоязненно
можно назвать оригинальностию. Павел Степанович Нахимов
обладал в высшей степени подобною наблюдательною способностью,
которая развивается житейской практикой, следовательно, не легко
приобретается.
Кроме того, Нахимов, как народный юморист имел доступ ко
всякому подчиненному; кто говорил с ним хоть один раз, тот его
никогда не боялся и понимал все мысли его и желания. Такие качества
составляют не простоту, понимаемую в смысле простодушия, а
утонченность ума и энергию светлой воли, направленные к известной
цели. Этими обстоятельствами и объясняется очевидное,
могущественное влияние Нахимова на большие массы разнохарактерных людей.
Как специалист и превосходный практик он быстро достигал своей
главной цели: приучить и приохотить подчиненных ему матросов и
офицеров к военному морскому ремеслу.
Счастливый результат куплен им ценою бесчисленных
неприятностей и самых разнообразных огорчений, употребленных в пользу
философией твердого ума, который не избегал, а искал неприятностей,
когда ожидал от них хороших последствий. Подобные характеры,
редкие по своей силе и настойчивости, развиваются не под влиянием
надзора товарищей и нравоучений начальников, а напротив,
укрепляются под гнетом зависти и злобы первых и себялюбивых угнетении
последних. Ничто не в состоянии подавить творческую силу природы
хорошо созданного человека, силу, которая, подобно стальной
пружине, выпрямляется при малейшем облегчении. Вот выгодная
сторона службы на море, вот что развивает характеры многих моряков.
Но та же причина убивает энергию молодых, неукрепившихся умов
и дает им ложное направление в жизни.
— Мало того, что служба представится нам в другом виде, —
продолжает Павел Степанович, — да сами-то мы совсем другое
значение получим на службе, когда будем знать, как на кого нужно
действовать. Нельзя принять поголовно одинаковую манеру со всеми и
в видах поощрения бичевать всех без различия словами и линьками.
Подобное однообразие в действиях начальника показывает, что у
него нет ничего общего со всеми подчиненными и что он совершенно
не понимает своих соотечественников. А это очень важно.
Представьте себе, что вдруг у нас на фрегате сменили бы меня и командира
фрегата, а вместо нас назначили бы начальников, англичан или
французов, таких, одним словом, которые говорят, пожалуй, хорошо по-
русски, но не жили никогда в России. Будь они и отличные моряки,
а все ничего не выходило бы у них на судах; не умели бы
действовать они на наших матросов, вооружили бы их против себя
бесплодной строгостию или распустили бы их так, что ни на что не было
бы похоже. Мы все были в корпусе; помните, как редко случалось,
чтобы иностранные учителя ладили с нами; это хитрая вещь,
причина ей в различии национальностей. Вот вся беда наша в том
заключается, что многие молодые люди получают вредное направление от
образования, понимаемого в ложном смысле. Это для нашей службы
чистая гибель. Конечно, прекрасно говорить на иностранных языках,
я против этого ни слова не возражаю и сам охотно занимался ими в
свое время, да зачем же прельщаться до такой степени всем чуждым,
чтобы своим пренебрегать. Некоторые так увлекаются ложным
образованием, что никогда русских журналов не читают и хвастают этим;
я это наверно знаю-с. Понятно, что господа эти до такой степени
отвыкают от всего русского, что глубоко презирают сближение со
своими соотечественниками-простолюдинами. А вы думаете, что
матрос не заметит этого? Заметит лучше, чем наш брат. Мы говорить
умеем лучше, чем замечать, а последнее уже их дело; а каково
пойдет служба, когда все подчиненные будут наверно знать, что
начальники их не любят и презирают их? Вот настоящая причина того,
что на многих судах ничего не выходит и что некоторые молодые
начальники одним только страхом хотят действовать. Могу вас
уверить, что так. Страх подчас хорошее дело, да согласитесь, что
ненатуральная вещь несколько лет работать напропалую ради страха.
Необходимо поощрение сочувствием; нужна любовь к своему делу-с,
тогда с нашим лихим народом можно такие дела делать, что просто
чудо. Удивляют меня многие молодые офицеры: от русских отстали,
к французам не пристали, на англичан также не похожи; своим
пренебрегают, чужому завидуют и своих выгод совершенно не
понимают. Это никуда не годится!
Павел Степанович вспыхнул; яркий румянец покрыл его лицо, и
он быстро начал мешать ложкой в супе.
Эта мысль, удивившая меня тогда еще больше той, которая ей
предшествовала, сменилась скоро другими впечатлениями и не долго
держалась в голове; в одно ухо вошла, а из другого вышла. Но
когда эхо Синопского боя долетело до этих самых ушей, когда весь
мир был поражен неслыханным в истории фактом — истреблением
крепости и значительной эскадры в несколько часов полдюжиной
парусных линейных кораблей, тогда возобновилась в уме моем
давно забытая мысль и отозвалась в сердце каким-то упреком.
В Нахимове могучая, породистая симпатия к русскому человеку
всякого сословия не порабощалась честолюбием; светлый ум его
не прельщался блеском мишурного образования, и горячее
сочувствие к своему народу сопровождало всю жизнь его и службу.
Неужели мы будем приписывать одной сухой науке успех победы,
зависевший от энергической деятельности множества людей?..
Потеря Нахимова была громовым ударом для всех защитников
Севастополя. Здесь не место касаться важных заслуг, оказанных
им флоту. Они слишком хорошо известны нашим морякам, которые
знают, что Нахимов, более чем кто-либо, содействовал выработке
типа русского моряка и развитию в Черноморском флоте того
геройского духа, который так блистательно выказался в войну 1854—
1856 годов. В этом отношении его справедливо называют Джерви-
сом русского флота.
Но мы коснемся несколько подробнее заслуг, оказанных
доблестным адмиралом при обороне Севастополя. Все, имевшие счастье
близко знать Павла Степановича, не могли не понять, какое величие
души, какой сильный характер таил он в себе под своим скромнылг
и простодушным наружным видом. Нахимов не имел никаких
личных интересов, он был чужд всякого эгоизма и честолюбия. Для
него его собственное «я» решительно не существовало. Все его
мысли и действия были направлены постоянно и исключительно на
общую пользу, на неутомимое служение отечеству. В этом
отношении его можно сравнить только с героями древности, так как онет
изображены Плутархом, потому что в действительной жизни едва ли