Войны Англии в XVIII столетии против Франции, Испании и североамериканских колоний, провозгласивших независимость, предъявляли свои требования к флоту. В 1756 г. примерно 50 тыс. человек числилось в штатах военно-морского флота; к 1780 г.— уже около 92 тыс., а к 1802 г.— до 129 тыс. (50) Большая часть военных моряков набиралась из числа тех, кто был так или иначе связан с морем: матросы торгового флота, рыбаки, речники и т. п. Однако в военное время моряков не хватало, и тогда при вербовке применяли силу.
Капитаны кораблей, вводимых в строй, направляли в близлежащие портовые города специальные отряды во главе с лейтенантами, которые силой захватывали на улицах, в пивных, кабаках и других общественных местах всех, кто, по их мнению, подходил для морской службы. Это действовали группы насильственной вербовки. Их командиров иронически именовали «желтыми адмиралами».
В 1792 г. премьер-министр Уильям Питт несколько упорядочил деятельность «желтых адмиралов», установив конкретное число лиц для насильственной вербовки в каждом городе или графстве. Однако произвол оставался отчаянным. Хватали любого, кто приглянется, выволакивали из постелей в гостиницах, из таверн, брали даже женихов из-за свадебного стола на глазах у охваченных ужасом невесты и родственников и тащили на стоявший неподалеку вспомогательный корабль, откуда после осмотра врачом доставляли на военный корабль — место постоянной службы. Сколько человеческих трагедий скрывалось за таким комплектованием флота! Время было жестокое.
Конечно, велась и добровольная вербовка на флот. Лейтенант с вербующего корабля появлялся в портовом городе и, как правило, поблизости от стоянки открывал вербовочное бюро. Он имел ассигнования — фунт стерлингов в неделю на аренду помещения. Вывешивался флаг, грохотали барабаны, чтобы привлечь внимание. Многие приходили в вербовочное бюро. Их тут же старались накачать пивом и всучить «королевский шиллинг» — знак того, что данное лицо согласилось завербоваться. Было среди таких добровольцев много сомнительного люда — подмастерий, сбежавших с фабрик, воров и других людей, находившихся не в ладах с законом.
Теоретически насильственно захвачен для службы на флоте мог быть любой человек в возрасте от 18 до 55 лет, однако на практике данный порядок распространялся только на городские низы, на трудящихся — «джентльменов оставляли в покое, как членов высшего класса» (51).
Многие капитаны отрицательно относились к насильственно завербованным. Они именовали такое пополнение «мерзавцами», «несчастными созданиями, неспособными заработать даже половину того, что уходит на их пропитание» (52).
Вот почему немало попавших таким образом на корабль ждали только удобного случая, чтобы дезертировать. Зная это, капитаны на стоянках старались не отпускать экипаж на берег. В те времена, когда средства связи были очень несовершенны, разыскать дезертиров практически не удавалось. К тому же агенты торговых компаний не только подбирали дезертиров, но склоняли к дезертирству, подкупали и соблазняли к переходу на торговое судно моряков любого военного корабля, появлявшегося в порту.
Одной из важнейших причин, мешавших добровольной вербовкой укомплектовать флот, было то, что все хорошо знали, какова жизнь на военных кораблях. И дело заключалось отнюдь не в том, что жизнь моряка подвергалась опасности в случае столкновения с врагом. К этому относились как к чему-то естественному. Страшили плохое питание, эпидемии, жестокая дисциплина. Отсюда и массовое дезертирство, и восстания на кораблях.
Вновь прибывшего на борт корабля направляли в предназначенное для него помещение — точнее, на отведенное ему место. «Помещение» это представляло собой отгороженное двумя матерчатыми экранами пространство на палубе между двумя пушками. Здесь жили от 7 до 10 человек. У них были скамья и свисавший с потолка стол. Группа держала свою еду в большом оловянном сосуде, который называли «китл», и грог в сосуде под названием «манки», т. е. обезьяна. Спали моряки в подвесных койках — гамаках, представлявших собой кусок парусины, подвешенный с двух концов к потолку. Каждый имел по два гамака: один находился в пользовании, другой — в стирке или проветривался на палубе. Стирал свой гамак, конечно, сам владелец. Официально для подвешивания одного гамака предназначалось пространство в 14 дюймов[4]. Теснота была страшная. Чуть посвободнее становилось в тех случаях, когда моряки поочередно несли вахту: одна группа занималась своими обязанностями, вторая отдыхала.