Важнейшим социальным результатом промышленной революции XVIII в. было образование пролетариата.
Одновременно в английской деревне развернулось так называемое парламентское огораживание (т. е. огораживание по разрешению парламента). С 1760 по 1815 г. было огорожено не менее 3500 приходов. В результате десяткам тысяч мелких крестьян, лишившихся возможности пользоваться общинными угодьями (их разгородили, превратив в частную собственность сельских богатеев), пришлось покинуть деревни.
Непосредственные социальные последствия промышленного переворота и огораживания для английского народа были сопряжены с огромными лишениями. Английский капитализм наливался богатством и силой прежде всего за счет крови и пота английских рабочих. Молодая хищная буржуазия стремилась как можно быстрее создать и увеличить свои капиталы. На фабриках царил тюремно-каторжный режим. Власть фабриканта над рабочими не имела предела. Не только голод, но и вся мощь государственного аппарата поддерживали этот порядок.
Фабрикант сам решал, сколько часов должны работать его рабочие, и в некоторых отраслях промышленности рабочий день растягивался до 20 часов. Заработная плата еле обеспечивала рабочему полуголодное существование. Жилищные условия были ужасными. Неописуемая теснота, грязь, нищета превратили рабочие окраины городов в рассадник хронических заболеваний и эпидемий. В середине XVIII в. смертность здесь в два раза превышала рождаемость. Не лучше были условия и на производстве. Хозяева экономили на всем — на ограждении машин, на отоплении, освещении, вентиляции. В результате увечья и гибель рабочих здесь превратились в повседневное явление, дисциплину поддерживали побоями и штрафами за малейшую провинность. Больше всего страдали дети, труд которых широко использовался на фабриках. Положение наемного рабочего было намного хуже, чем жизнь прядильщика или ткача, трудившихся прежде у себя дома. В. И. Ленин характеризовал Англию эпохи промышленного переворота как страну «невероятного разорения, принижения, вымирания голодной смертью рабочих масс, алкоголизма и чудовищной нищеты и грязи в бедных кварталах городов» (16).
Доведенные до отчаяния бедняки Англии в городе и деревне время от времени поднимали восстания. Рабочие обрушивали свой гнев на машины, в которых они видели причину всех зол. Ломая машины, поджигая фабрики, они мечтали о возврате к временам, когда каждый имел свой дом и, пусть небольшую, усадьбу, когда работа была не подневольной, а жизнь не столь безысходно однообразной. Это были так называемые луддиты. Естественно, что их стихийные бунты легко подавлялись полицией и правосудием. Однако они не были напрасными — рабочий вопрос постепенно становился вопросом публичным и политическим.
Не менее часто вспыхивало и возмущение крестьян на почве продолжавшихся огораживаний. Даже Артур Юнг, агроном и публицист, ратовавший за повсеместные огораживания, должен был в 1801 г. признать: в девятнадцати из двадцати случаев огораживаний бедные терпят ущерб. Они поистине могут сказать: «Парламент, может быть, очень печется о собственности, но я знаю, что по его милости я лишился возможности жить». Об одном из восстаний крестьян в Оксфордшире в 1814 г. журнал палаты общин сообщал, что объявление об огораживании нельзя было прибить к церковной двери, так как большие толпы людей, вооруженных всем, чем только можно, угрожали расправой тому, кто пытался это сделать.
Бурный рост промышленности сопровождался расширением торговли. Промышленная и торговая буржуазия получала баснословные прибыли, хотя кое-что перепадало и земельной аристократии. Буржуазия становилась все более хищной и агрессивной. Она требовала новых, все более широких колониальных захватов, чтобы получить новые рынки для своих товаров, дополнительные сырьевые ресурсы.
Вакханалия наживы за счет зверского угнетения своего ближнего — неимущего англичанина — и ограбления, а зачастую и уничтожения жителей заморских стран, превращаемых в колонии, привела к девальвации моральных принципов и общечеловеческих ценностей в среде буржуазии и тесно связанной с ней аристократии. Разложение верхов было таким, что оно вызывало тревогу и острую критику даже со стороны людей, придерживавшихся консервативных взглядов,
Т. Карлейль, английский писатель и истории, восклицает: «Поистине, с нашим евангелием маммоны мы пришли к странным выводам! Мы говорим об обществе и все же проводим повсюду полнейшее разделение и обособление. Наша жизнь состоит не во взаимной поддержке, а, напротив, во взаимной вражде, выраженной в известных законах войны, именуемой «разумной конкуренцией» и т. п.» (17) Карлейль клеймит «тунеядствующую землевладельческую аристократию» (18). Он находит верные слова и правильный тон, когда пишет об обездоленных англичанах: «Я имею смелость думать, что со времени возникновения общества никогда еще участь безгласных, изнуренных работой миллионов людей не была так невыносима, как теперь. Не смерть, и даже не смерть от голода делает человека несчастным; мы все должны умереть… но жить в нищете и не знать, почему; работать до изнеможения и впустую; жить с изнуренным и усталым сердцем и все же быть изолированным, в сиротливом одиночестве... медленно умирать в течение всей своей жизни, оставаясь замурованным в глухой, мертвой, бесконечной несправедливости... это все невыносимо и вечно будет невыносимым для всех богом созданных людей. И мы еще удивляемся французской революции...» (19).