13 мая граф Пален направил Нельсону письмо, свидетельствующее о том, что адмиралу не удалось ввести в заблуждение российское правительство относительно характера визита английской эскадры: «Милорд,— писал Пален.— Письмо, которое Ваша светлость, оказав мне честь, написали... вызвало у меня немалое изумление. Оно утвердило во мне уверенность в мирных намерениях Великобритании и в то же время показало Ваше намерение, милорд, отправиться со всем флотом под Вашим флагом на рейд Ревеля либо Кронштадта. Мой повелитель император отнюдь не предполагает, что подобный демарш совместим с горячим желанием, проявленным его британским величеством, восстановить доброе согласие, которое столь долгое время царило между двумя монархиями. Напротив, его императорское величество находит это полностью противоположным духу тех инструкций лондонского двора, о которых сообщил ему лорд Хоуксбери.
Вследствие этого его величество приказал мне известить Вас, милорд, что единственная гарантия, какую он примет как знак лояльности Ваших намерений, будет срочное удаление флота, которым Вы командуете, и что не могут иметь место никакие переговоры с Вашим двором, пока его морские силы будут находиться в виду наших портов.
Император тверд в намерении урегулировать дружественным образом расхождения, существующие между двумя дворами. Его величество с удовольствием сообразуется с предложениями, которые направил ему Ваш повелитель король в ходе дружеских переговоров и которые покоятся на справедливости; но та демонстрация, которая сопровождает эти предложения, может лишь свести на нет предполагавшийся эффект.
Его величество надеется на Ваше благоразумие, милорд, которое позволит уделить данному сообщению все внимание, им заслуживаемое, и на то, что Вы позаботитесь предупредить то, что противоречит взаимным желаниям наших владык сохранить мир, а ничто не может быть более противоположным этому, чем дальнейшее пребывание английского флота в наших водах.
Просвещенный ум Вашей светлости не позволяет мне думать, будто Вы не понимаете, в какой мере Ваш ответ может оказаться решающим для определения будущего поведения русского двора, и что Вы хотите быть лично ответственным за последствия, вытекающие из Вашего сопротивления справедливым соображениям, изложенным в этом письме. Для моего августейшего повелителя было бы весьма тягостно отказаться от пути к согласию; однако он ни минуту не промедлит показать ту силу, которую ниспослало провидение в его руки, если худшее коснется чести его короны, и тогда это вынудит его к исполнению долга, всегда для него священного» (52).
Нельсону дали отпор, который он и его начальники вполне заслужили. Для того чтобы значение письма министра иностранных дел России стало вполне очевидным, необходимо учитывать при его оценке директиву английского правительства, данную эскадре Паркера — Нельсона при ее направлении на Балтику, особенно ту ее часть, где речь шла о русском флоте.
Француз Ж. Гравьер замечает о письме Палена: «Такой язык был достоин великого государства, и никогда еще беспокойный, заносчивый дух, оживлявший в эту эпоху британский флот, не получал более справедливого и строгого урока. Адмиралтейство слишком долго поддерживало этот дух...» (53). Ж. Гравьер писал это в середине XIX в. А полстолетия спустя офицер русского флота А. Бутаков высказался так: «Мы, русские, можем со своей стороны торжествовать, что злые козни зазнавшегося английского адмирала получили в России должный отпор, и урок, преподанный Нельсону в Ревеле, был едва ли не самым чувствительным политическим афронтом для героя, испытанным им за всю его блестящую карьеру» (54).