Мы замерли, вслушиваясь. Вдалеке, на грани слуха заметно грохотало. Вчера мы артиллерийскую канонаду не слышали.
– Не слышу, – покачал дед головой, он действительно был немного глуховат, приходилось громче разговаривать.
– Наверное, немцы снова прорвались и сильно продвинулись. Как бы уже сегодня они тут не оказались. Вон, видишь на станции какая суета? Похоже, эвакуация идет. Тоже канонаду слышат и понимают, к чему это ведет.
Когда немцы тут проходили, я не помнил, да о таком городке, как Дно, только тут услышал, да и когда его взяли не знаю. Но путь наш лежал именно к нему, так что поторопимся. Время терять не будем и двинем дальше как можно быстрее. Что-то сильно не нравилась мне эта канонада. Чтобы с рассветом так бить, значит, немцы раньше обычного начали, а это означало очередной прорыв.
Мы уже возвращались с полными водой емкостями, у меня были ведра, у деда ведро и котелок, когда я, в очередной раз обернувшись, ну не верилось мне, что местную железнодорожную станцию оставят в покое, заметил несколько точек.
– Дед, шевели быстрее ногами, немцы!
Мы недалеко успели уйти от станции. Так что пришлось ведра аккуратно поставить и лечь рядом, когда загрохотали разрывы бомб. Я наблюдал за этим делом и лишь в бессилии сжимал кулаки, кроме пистолета при мне ничего не было. А из пистолета стрелять, только патроны тратить. Душу отвести можно, но не более. Человек я достаточно хладнокровный, так что, взяв себя в руки, просто наблюдал. Не скажу, что приятное зрелище, как под бомбами все разлеталось и горело, бегало множество людей, особенно беженцев, и те гибли под бомбами и осколками, но смотрел. Запоминал.
Одна из бомб рванула не так и далеко от нас, хотя мы метров на четыреста от станции удалились. Тоже мне хваленая немецкая точность. Хотя тут, может, и зенитки виноваты, все же станция была прикрыта орудиями. Аж тремя. Сейчас я слышал, голос подавала только одна, остальные, видимо, все, отстрелялись. Возможно, она и не дала отбомбиться точно. Правда, нам от этого не легче, на полметра подбросило, котелок с водой набок повалило, остальные в порядке, слегка расплескали воду и все.
Шесть бомбардировщиков, закончив свою работу – все что можно на станции разрушено, и, деловито собираясь в строй, направились на аэродром.
– Ну что, встаем? – поинтересовался дед.
В ушах еще звон стоял, но я его хорошо услышал. Тот наверняка тоже оглушен, но надрывать связки я не стал, лишь покачал отрицательно головой, когда тот на меня посмотрел и пальцем указал в сторону двух точек, барражирующих в стороне. При этом я еще и Волка погладил, что нас сопровождал, тот ко мне прижимался и дрожал, бомбежка ему сильно не нравилась. Я такой финт уже однажды видел. Когда бомбардировщики сделают свою работу и улетают, два «охотника» барражируют в стороне. Выжившие под бомбами, убедившись, что немцы убрались, вылезают из укрытий и начинают помогать раненым, ну и остальную работу, там как командиры уцелевшие решат. Вот эти «охотники» и падают вниз, и расстреливают группы уцелевших. Бывает, жертв даже больше случается, чем после бомбежки. Тут немцы выбирают именно тот момент, когда можно нанести как можно больше потерь. Ведь не ошибаются сволочи. В прошлый раз, когда я такой расстрел видел, и был именно такой момент. Помнится, в тот раз мы впервые краем побывали под бомбежкой. Бомбардировщики гаубицы бомбили, а «мессера» над дорогой ходили. Когда улетели, тут на дорогу начали возвращаться выжившие, вот еще одна пара истребителей и пронеслась, строча из пушек и пулеметов. Я тогда в поле убитых осматривал, как раз раненого перевязывал, так и уцелел, а не то тоже попался бы на эту уловку.
Не ошибся, все было, как я и предполагал. Убедившись, что все выбрались из укрытий, два «мессера» пролетели на бреющем, расстреливая из всего наличного бортового вооружения выживших. Более того, еще и мелкие бомбочки сбросили, последнюю уцелевшую зенитку на удивление точно накрыли. Посмотрев, как «мессера» удаляются, я встал и стал отряхиваться. Рядом кряхтел дед.
– Все, дед, пошли, теперь уже можно, улетели! – громко сказал я.
Тот тоже отряхнулся, и мы в сопровождении Волка двинули к лагерю. Там уже тревожились, видели, как мы лежим и не встаем после бомбежки, видимость хорошая была. Мама чуть не рванула к нам, с трудом удержали. А тут после того, как «мессера» улетели, мы, ко всеобщему облегчению, встали как ни в чем не бывало и направились к ним. Сам наш лагерь был подобран с умом. Фактически этот тополь с густой кроной одиноким исполином возвышался в двух километрах от станции, поэтому и мы и разметили лагерь на таком расстоянии. Прямо под деревом, укрыв повозки и палатку. Тент не натягивали, пока ни к чему было. Лошади паслись метрах в ста, испуганные, но стреноженные, не убежали. Дед их тут же отправился поить, а я воды разлил из того, что осталось в котелке, в собачьи миски, им тоже пить хочется. Так что собаки собрались у мисок и лакали воду.