Дмитрий впервые слышал подобные рассуждения. Дядя слегка вздохнул, грустно улыбнулся:
— Однако наших господ офицеров разве удержишь? У многих дурные привычки с пеленок взращиваются. Ты сему не подвержен был и старайся не приучаться.
Слушая дядю, Дмитрий, пожалуй, впервые задумался о жизненных правилах. В самом деле, в Комлеве, на их усадьбе, он ни разу не видал рукоприкладства родителей к крестьянам. Мать, Мария Васильевна, всегда считала великим грехом поднимать руку на себе подобных и вслух осуждала помещиков, притеснявших своих крестьян. В корпусе же многие кадеты зачастую не стеснялись говорить с презрением о матросах…
К вечеру с устья Невы потянул легкий ветерок. Едва гардемарины успели поужинать, как над открытым световым люком засвистели боцманские дудки и раздалась зычная команда:
— Пошли все наверх! Паруса ставить!
Когда Дмитрий подбежал к фок-мачте, все матросы были на месте, а над палубой гремел голос старшего офицера:
— Марсовые к вантам!
Спустя минуту марсовые — самые сильные и расторопные матросы — стояли по обе стороны фок-мачты и всех других мачт, около вант — веревочных лестниц, идущих снизу от борта к верхним реям, на марсы и салинги. Не успела прозвучать следующая команда: «По марсам и салингам!» — как марсовые устремились вверх по вантам.
Достигнув марсовых и салинговых площадок, они, держась за приподнятые рейки-перила, разбежались по реям. Ловко спустившись, переступая по натянутым под реями канатам-пертам, перегнувшись через реи, они сноровисто орудовали со снастями, отдавая паруса.
Закинув голову, Дмитрий следил, как в лазурном небе покачивались огромные мачты с раскинутыми, будто крылья, реями, опутанные паутиной вант и снастей, среди которых бесстрашно действовали матросы. Ветер усилился, и когда корабль кренился, то казалось, что стоявшие на концах рей — ноках — матросы не удержатся и неминуемо слетят в волны. Однако все они работали размеренно-привычно и в то же время быстро. Прошло две-три минуты, и на реях распустились паруса. Расправляемые ветром, они, словно гигантские белоснежные крылья альбатроса, подхватили и стремительно понесли «Преславу».
Закрепив паруса, матросы спускались вниз, балагурили и шли перекуривать на бак. Возле мачт осталась лишь вахта. Несильный, но попутный ветер увлекал между тем корабли дальше на запад. Майское солнце, прежде чем зайти в этих широтах, долго катилось по горизонту, нехотя скрываясь в морской дали. За Гогландом ветер посвежел и стал задувать к западу. «Преслава» начала лавировать, часто меняя галсы. К полуночи развелась довольно крупная волна, и на выходе из Финского залива море заштормило по-настоящему.
Крепко спящий после вахты Дмитрий проснулся, ударившись лбом о переборку. В гардемаринской каюте, где жило шесть человек, царил полумрак, из иллюминатора пробивался серый сумеречный свет, давила духота. Все вокруг скрипело и ходило ходуном. Висевшая над столом лампа качалась, словно маятник, и нудно дребезжала. С верхней койки свесилась лохматая голова одноротника Квашнина:
— Небось, Митюха, мутит нутро у тебя?
Только теперь Дмитрий понял, что его сильно тошнит. Захотелось поскорее выбраться на свежий воздух. Он с усилием поднялся на койке. В этот миг корабль резко положило на борт, и Дмитрий стукнулся о стойку. Сверху и сбоку захихикали. Пересилив себя, он оделся и вышел из каюты. На палубе под трапом, прислонившись к переборке, сидели два матроса-первогодка и тихонько стонали, один из них испуганно крестился. Хватаясь за что попало, Дмитрий кое-как поднялся по трапу, приоткрыл люк и выбрался на верхнюю палубу. Резкий ветер и мириады мелких брызг сразу ударили в лицо и несколько освежили его. Цепко схватившись за леер, он сделал несколько шагов. Его опять замутило, и он опустился рядом со световым люком.
— Что, ваше благородие, мутит?
Над ним склонилась улыбающаяся усатая физиономия боцмана Пафнутьича. Побледневший Дмитрий, пытаясь в ответ улыбнуться, вяло кивнул головой.
— А вы стравите, — сочувственно сказал Пафнутьич и на вопросительный взгляд гардемарина отрыл широко рот, засунул в него два пальца и затем пояснил: — Определенно полегчает, потому вся нечисть наружу выплеснется. Только поближе к шпангоуту, штоб, значит, палубу не поганить.
Он помог Дмитрию подняться и подвел его ближе к борту. Проделав все, как посоветовал боцман, Дмитрий, к удивлению, почувствовал себя намного лучше, улыбнулся и с благодарностью произнес:
— Спасибо, Пафнутьич, и в самом деле полегчало. Теперь наперед буду знать, как эту хворость выводить.