— Ай да Тимоха! Не сплошал!
Тем временем боцман выбросил за борт веревочный шторм-трап. Чиликин подплыл к нему, схватился и через минуту стоял на палубе.
На шум из каюты выбежал Иван Федорович. Узнав, в чем дело, приказал дать Чиликину чарку водки и отправил в кубрик переодеваться.
Все направились к грот-мачте, где боцман держал за шиворот Родионова. Капитан дал знак, и боцман отпустил его.
— Ты что же, подлец, товарища своего на погибель толкаешь? — строго спросил капитан.
— Ей-богу, ваше высокоблагородие, — Петруха перекрестился, он уже отошел от испуга, когда увидел, что с его другом все обошлось, и бойко вертел головой. — Не касался я Тимохи вовсе, а токмо и сказал ему: «Экий ты мешок, ступай на нок проворней, а не то я тебя спихну». А он, дурак, взявши и полетел с рея.
Стоявшие вокруг дружно рассмеялись, и Иван Федорович, пряча улыбку в усы, сказал:
— Видать, ты бахарь знатный. Добро все путем завершилось. Ступай к товарищу в кубрик да повинись перед ним.
Родионов, пряча глаза, нахлобучил фуражку и проворно побежал на бак. Четверть часа спустя они с Чиликиным, помирившись, рассказывали сгрудившимся вокруг матросам, как было все на самом деле.
Дмитрий задержался с гардемаринами около грот-мачты и, запрокинув голову, удивленно проговорил:
— Одно в толк не возьму. Коим образом Тимоха, с рея свалившись, о палубу не расшибся?
Вскоре «Преслава», сопроводив корабль в Кронштадт, вернулась на зимнюю стоянку в Ревель, а кадеты остались в Кронштадте. В стенах Морского корпуса, в отличие от корабельных страстей, жизнь текла по-прежнему, размеренно, рутинно. Многие гардемарины обрадовались, что наконец-то спят в кроватях, а не раскачиваются в такт волнам. В отличие от них, Дмитрий обнаружил, что серые каменные стены просторной ротной спальни кажутся ему ныне унылыми и тоскливыми. Его потянуло обратно на «Преславу», в небольшую уютную каюту, где в шторм скрипели переборки, временами над головой раздавался топот ног пробегавших матросов, а совсем рядом, рукой подать, за бортовой обшивкой, разбуженное ураганным ветром, гремело и стонало растревоженное море…
За полгода плавания, во время вахт и авралов, он привык к рискованным ситуациям, научился быстро прогонять страх и лихо выполнять порученное дело. Всегда действуя бок о бок с матросами в противоборстве со стихией, он привязался к ним и теперь скучал без их занятных прибауток…
В первые недели Сенявин сдавал годовые экзамены и был переведен в старший гардемаринский класс.
Среди гардемарин прошел слух, что старшие гардемаринские классы отправят в дальнее плавание вокруг Европы.
Незадолго до Рождества неожиданно приехал директор Морского корпуса вице-адмирал Голенищев-Кутузов. Давно не приезжал он в Кронштадт. После переезда корпуса из Петербурга не часто посещал он подопечных. Объяснялось это отчасти отдаленностью, отчасти занятостью. Кроме обязанностей директора на него возлагались другие заботы по Морскому ведомству.
Первым делом директор вызвал своего помощника, капитана первого ранга Федорова:
— Ныне, Николай Степанович, торговля наша на морях страдает, притесняют наши суда военной силой. — Директор подошел к большому глобусу, стоявшему у окна. — Американские компании чинят препятствия купеческим судам российским.
Федоров слышал, что Британия начала войну с Северо-Американскими Штатами за свои колонии в Америке. В ответ американские каперы[14] захватили торговые суда англичан и других государств, торговавших с Англией. Голенищев-Кутузов подозвал Федорова, повернул глобус и провел указкой от Скандинавии к Белому морю.
— Особливо здесь произвол творят на наших торговых путях.
— Ваше превосходительство, — осторожно перебил Федоров, — я не успел доложить вам, на прошлой неделе в корпус наведывались их высочество…
— Вот как? — оживился вдруг Голенищев. — Доложи подробней.
Обычно цесаревич Павел посещал Морской корпус вместе со своим наставником юности Голенищевым-Кутузовым.
— Прибыли они затемно, едва побудку сыграли, — докладывал Федоров, — как всегда, начал с камбуза, проверял дотошно, как булки выпечены, заглядывал в котлы. Гневался, что коки неряшливо одеты, фартуки грязные…
Пока Федоров докладывал, директору пришли на ум минувшие годы. Взойдя на престол, Екатерина почему-то выделила Голенищева-Кутузова среди других и назначила молодого капитана второго ранга исполнять обязанности директора корпуса. Видимо, это решение императрица связывала с будущим своего сына. Имела планы привлечь к делам военным, отвлекая от политики… Первым делом присвоила ему звание генерал-адмирала — высшее в военном флоте.
14
Каперы — частновладельческие суда, занимавшиеся с ведома своих правительств преследованием и захватом торговых судов противника и нейтральных стран, перевозивших грузы для воюющей страны.