— Ходят упорные слухи, будто замирению с Бонапартом конец скоро предвидится, — Карцов понизил голос, — в Адмиралтейств-коллегии есть достоверные сведения. Вроде бы французы на Балтике начали готовить суда для перевозок морем. Замысливают, видимо, в сторону Риги, Финского залива десантировать.
— В Ревеле купцы то же поговаривают — в Данциге и Кольберге французы зашевелились.
Окончательно сомнения рассеял при встрече Мордвинов.
— Весь вопрос только во времени. Наполеон еще прошлой весной в открытую угрожал послу Куракину. Кроме прочего, подтверждает сведения эти и Михаил Михайлович, он-то вхож к государю.
Мордвинов всего не знал. Михаил Сперанский по поручению Александра через посольского чиновника в Париже Карла Нессельроде уже несколько лет как наладил тайные сношения с Талейраном. За большие деньги в Петербурге знали все замыслы Парижа. Талейран называл время начала войны — лето 1812 года…
Сенявин собрался уходить, но Мордвинов остановил его, притворил плотно дверь. Щелкнул замком секретера, вынул папку.
— Вы не слыхали о некоем анонимном письме на имя государя?
Сенявин недоуменно покачал головой.
Мордвинов протянул ему папку, указал на кресло.
— В таком случае, Дмитрий Николаевич, я обязан ознакомить вас с оным. Почему? Поймете сами.
Сенявин раскрыл папку. Письмо было длинное, список на шести-семи листах. Вначале автор упрекал Александра за позорный мир в Тильзите, который унизил Россию, принес ей много бед. Осуждалась политика Александра и в различных сферах.
В письме не упоминались конкретные лица, кроме одного абзаца, который Сенявин прочитал дважды: «Морские силы еще более расстроены, нежели армия: вместо флота мы имеем только одну эскадру Сенявина и морской департамент заслуживает сие имя потому только, что стоит государству чрезвычайных и бесполезных издержек. Сенявин, заслуживший своею храбростью и поведением всеобщее уважение народа, притесняем и нетерпим потому только, что он воспитанник Мордвинова, того Мордвинова, который любит говорить правду монарху. В таких морях, где властвовали российские флоты, ныне российский флот не смеет показаться».
По мере чтения напряженность с лица Сенявина исчезала, и, кончив чтение, он улыбался. Покачав головой, возвратил письмо Мордвинову.
— Смелость автора вписала наши имена в историю, Николай Семенович.
Мордвинов также с улыбкой ответил:
— Мне отрадно видеть ваше настроение, и вы понимаете, что я ни в какие наставники вам не гожусь по линии военных и морских дел. Пожалуй, даже наоборот — готов поучиться у вас. Жаль, что поздновато. — Он рассмеялся.
— Автор прав, Николай Семенович, вы мудро преподаете правильный образ поведения, подобающий честному человеку.
— Оставим сие на его совести, но я был обязан ознакомить вас с письмом не только ради просвещения. — Мордвинов сделал паузу. — Мне достоверно известно, письмо это давно доложено государю. Почему у меня сложилось твердое убеждение, что отношение к вам государя в коей-то мере сим обусловлено. Да и на себе чувствую иногда неприязнь его.
Сенявин размышлял минуту-другую.
— Безмерно вам признателен, Николай Семенович, за доверие, можете не сомневаться во мне. Что касается государя, его дело, как он думает обо мне. Моя совесть чиста. Я всегда предан престолу и живота не щадил ради него и Отечества.
— Тут с вами я соглашусь. Россия без монарха немыслима, она рассыплется как карточный домик. Будем уповать на будущее. Поживем — увидим…
В начале апреля 1812 года Чичагов вернулся из Англии в Россию. Там он похоронил свою любимую жену, просил Александра об отставке.
— Скоро Наполеон нагрянет в Россию. Он двинет супротив нас всю Европу. Нам тоже надобно собирать силы. Я слышал, ваше величество, на Дунае у нас большая армия в отрыве.
— Кстати, поезжай-ка и принимай ее у Кутузова. Ему там больше делать нечего.
Так с маху, без раздумий, повелевал недалекий Александр, проявляя свою «волю». Чичагов, никогда не нюхавший пороха ни в море, ни на суше, оказался во главе армии.
Время изменило европейский климат, туманы рассеивались, миражи тускнели и исчезали. Давно развеялись призрачные устои Тильзитского мира, нужного в свое время Наполеону лишь для передышки. Поговаривали, что он обиделся на Александра — тот не выдал за него замуж свою сестру Анну Павловну — и теперь собирается выместить свою обиду.
Однако суть заключалась в другом. Сам неумолимый и естественный ход истории предопределил столкновение Бонапарта с Россией. Цели его были предельно ясны. Ему не давали покоя лавры Александра Македонского. «Достаточно коснуться французской шпагой Ганга, — говорил Наполеон, — как Англия обрушится». Индия давно манила его.