Поступок Спиридова стоил всех прочих доказательств верности флоту. Рассчитанный на то, чтобы послужить примером для других, он в то же время красноречиво свидетельствовал о выборе, сделанном Григорием Андреевичем Спиридовым не только на всю жизнь для себя, но и для потомства.
Сыновья оправдали уверенность отца в их морских качествах. Уже через два года Адмиралтейств-коллегия приняла следующее решение:
«...Слушав аттестации о кадетах и гардемаринах Морского шляхетского корпуса, в том числе о гардемаринах Андрее и Алексее Спиридовых, которые в кадетский корпус записаны в 1760 году, да в том же году в гардемарины; на море служили в Ост-зее по две кампании, и от роду Андрею 12, Алексею — 10 лет. И в присланном в Коллегию рапорте объявлено, что оные гардемарины Спиридовы... математические науки все обучили и знают изрядно корабельные экипажи — что для чего и какое имеют действие и практику, что для младших обер-офицеров принадлежит — оное также обучили изрядно и знают, кондуита и состояния доброго, и по всему тому мичманами быть достойны... приказали... гардемаринам Андрею и Алексею Спиридовым, которые хотя по их знанию науки, теории и практики и удостоены в мичманы, но понеже летами еще молоды и для дальнего получения всех наук, быть им еще в корпусе в ваканции же...» (т. е. в мичманском резерве до совершеннолетия. — Е. Ю.).
Суть, конечно, была не в этих двух способных гардемаринах, а в том, что их примеру последовали сыновья многих моряков, избрав на всю жизнь профессию своих отцов.
С тех пор каждый выпуск молодых моряков, воспитанных Нагаевым, Спиридовым, Лаптевым и другими патриотами, представлял собой струю свежей крови, которая год за годом вливалась в одряхлевший флотский организм, обновляла его, возвращала ему жизнеспособность и боевые качества петровских времен.
И опять-таки дело было не просто в пополнении кадров флота. Новые моряки и мыслили по-новому, по-иному, чем многие из тех, кто привык в затяжной период «неосмотрения» к мелочной регламентации, к нерешительности в боевых действиях на море, к обязательной осторожности и пассивности вместо разумной инициативы и смелости.
Столкновение между этими противоположными взглядами на флоте было неизбежно при первом же серьезном испытании.
Так и произошло, едва началась Семилетняя война. Тогда Спиридову, его единомышленникам и всем морякам, которых они воспитали, удалось блестяще продемонстрировать, на что способны флот и его люди, в частности, при совместных действиях с армией.
Этой демонстрацией стал морской десант, осуществленный у Кольберга.
III
Десанту предшествовала малоприятная история.
Сильнейшая после Кенигсберга на юге Балтийского моря крепость Кольберг, расположенная в устье реки Персанте между Штеттином и Данцигом, в течение долгого времени военных действий оставалась, несмотря на осаду, под властью пруссаков и тем мешала русским войскам, уже взявшим Берлин, полностью овладеть Померанией.
Упреки в неудаче у Кольберга выпали на долю флота. Пощечиной для истинных моряков прозвучало объяснение причин неудачи, официально высказанное в Петербурге. Смысл объяснения был такой: отвага и уверенность в победе, свойственные морякам петровского времени, сменились в действиях начальствующих лиц нерешимостью и желанием избегать встреч не только с равносильным, но даже слабейшим неприятелем.
Возражать против этого было трудно, хотя не все в объяснении соответствовало истине. Ведь даже в таких условиях русский флот сделал немало для победы. Пять лет подряд его корабли контролировали все Балтийское море от Финского и Ботнического заливов до Зунда и Каттегата, осуществляя крейсерство в любую погоду, по два месяца находясь в непрерывном плавании, решительно пресекая попытки противника получать помощь морским путем.
Блокада балтийского побережья Пруссии, изоляция гарнизонов противника в приморских местах, таких, как Мемель, Кенигсберг, Кольберг, в значительной степени содействовали успешным действиям русских сухопутных войск.
И все же многое на территории Померании могло быть совершено раньше, чем было совершено. Значительная часть вины в неудаче у Кольберга действительно лежала на престарелом адмирале Захарии Мишукове, который командовал флотом и держал свой флаг на 100-пушечном корабле «Св. Дмитрий Ростовский», где командиром был Спиридов. Флот слишком поздно включился в осаду. Ибо Мишуков, невзирая на приказ о походе, медлил и выжидал известий о начале перелома у Кольберга, чтобы тогда «как снег на голову», по его словам, появиться напротив стен крепости и обстрелом с моря заставить ее гарнизон капитулировать.