Поначалу все шло хорошо, удача была на стороне союзников. 9 октября 1805 года английский флот под командованием адмирала Нельсона нанес сокрушительное поражение франко-испанскому соединенному флоту у мыса Трафальгар. Правда, англичанам досталась эта победа дорогой ценой, ценой гибели своего адмирала. Но победа есть победа!
Трафальгарская виктория дала в Петербурге повод к неслыханным ликованиям. Однако радость оказалась недолгой. Уже через месяц с небольшим французы ответили на Трафальгар разгромом русско-австрийских войск под Аустерлицем.
Аустерлицкое поражение союзников (об этом толковали во всех петербургских салонах) было подготовлено австрийским генералом Макком. В то время как русские войска под командованием Кутузова находились на марше, собираясь соединиться с австрийской армией, Макк, снедаемый нетерпением заполучить славу единоличного победителя Наполеона, неосторожно выдвинулся к местечку Ульм, что на Дунае. Наполеон, конечно, этим воспользовался, окружил его армию и заставил капитулировать. Узнав об этом, Кутузов вынужден был отойти назад.
Может быть, дело этим бы и кончилось, но тут в район боевых действий прибыли императоры двух союзных государств, а с ними австрийский генерал Вейротер. Русскому императору Александру сей генерал показался настоящим гением, он внял его советам и приказал Кутузову немедленно начать наступление. В сражении при Аустерлице союзники потеряли треть своей армии. Александр поспешил отвести свои войска в Россию. Что же касается австрийского императора Франца, то он лично явился к Наполеону и заявил, что не намерен больше воевать с доблестной и непобедимой армией его величества. Вскоре между императорами был заключен Пресбургский мир, позволивший Наполеону прибрать к рукам значительную часть владений Священной Римской империи.
После Пресбургского мира тучи войны не рассеялись. Наполеон усилил свои «ухаживания» за Портой, побуждая ее порвать отношения с Россией и при поддержке "истинных друзей" попытаться вернуть себе то, что было утрачено в прежних войнах. Со своей стороны Россия вкупе с Англией стала «сватать» Пруссию. Вскоре сложилась новая антибонапартовская коалиция в составе Англии, России, Швеции, Пруссии и Саксонии. Пруссия до этого очень побаивалась Наполеона, прямо-таки трепетала перед ним, а тут осмелела до того, что предъявила ему ультиматум с требованием вывода французских войск из Южной Германии, куда они вошли "малость похозяйничать". Пользуясь тем, что русские войска в этот момент стояли далеко и не могли помочь своей расхрабрившейся союзнице, Наполеон довольно быстро расправился с прусскими войсками и вошел в Берлин.
— Что и говорить, худы наши дела, — резюмировал дипломат. — Наполеон совсем распоясался. А тут нам еще Турция угрожает, может, уже войну объявила, пока тут сидим.
— Под Аустерлицем опростоволосились — вот где беда наша, — проговорил Войнович. — Если бы не Аустерлиц, совсем бы другая песня сложилась.
— И кто бы мог подумать, — подхватил Истомин, — Кутузов и опростоволосился! Ведь я его еще с Румянцевских кампаний знаю, вместе воевали. Даровитый командир, с умом. Даровитый, а вот сплоховал…
— Может, не он сплоховал, может, другие сплоховали? — возразил Шишков. — Кутузову спасибо — хоть армию спас, могло быть хуже.
— Не хочу верить, чтобы Кутузов Бонапарта не осилил, — не унимался Истомин. — Ведь лупил же супостата Суворов! И Ушаков войска его бивал. А почему Кутузов не может? — И, помолчав, сам же стал объяснять: — Дух не тот! Духа прежнего не стало. Какой нынче пошел солдат? Раньше, бывало, посмотришь на фрунт — лица румяны да веселы, свежестью да здоровьем от них несет. А что сейчас? Бледность, унылость в глазах. Когда нет духа настоящего, ни пища, ни опрятство не даст человеку здоровья. Дух ему нужен. Дух!
Кто-то сказал ворчливо:
— Довольно о политике. Все о политике да о политике. Не худо бы о другом поговорить.
Гости одобрительно переглянулись и, обратив внимание свое на рюмки, стали наливать по новой. Адмирал Шишков тоже потянулся к бутылке, но его опередил дипломат, сидевший от него по левую сторону, налил ему сам, заговорив с угодливостью человека, желающего навязаться в товарищи:
— Имел удовольствие прочитать ваше "Рассуждение о старом и новом слоге российского языка". Полагаю, после сего сочинения господину Карамзину постель не одну ночь казалась жесткой.
— Вы занимаетесь словесностью? — повернулся к адмиралу Арапов.
— Представьте себе, увлекаюсь, — улыбнулся ему Шишков со снисходительностью учителя, прощающего ученикам наивные вопросы.
— Но у вас другое призвание, вы адмирал.
— Ну и что? Чем я хуже Мордвинова? Мордвинов тоже адмирал, морской министр, а занимается Бог знает чем — тоже что-то сочиняет, кажется, что-то по экономике. В нашем государстве, — добавил Шишков, ухмыляясь, — не так уж редко, когда человека тянет заниматься не своим делом.
— Что верно, то верно, — поддержал его Истомин, — у нас такое случается часто. Адмиралы занимаются сочинительством, а сочинители делами адмиральскими.
— Ну это уж слишком!..
— И ничего не слишком. Про Особый комитет по образованию флота слышали?
— Ну и что?
— Кто назначен председателем сего комитета, знаете? Граф Воронцов. Человек, который, как мне думается, не в состоянии отличить фрегат от линейного корабля.
— Чудно! — оживился чиновник из почтового департамента, до этого не подававший голоса. — И кто же в этой комиссии, позвольте вас спросить? Ушаков включен?
— А что Ушакову там делать? Ушаков — адмирал.
Гости рассмеялись. Один только Войнович не засмеялся. Больше того, смех сотрапезников смутил его. Он густо покраснел и сказал, с усилием подбирая слова:
— Напрасно, господа, в смех государево дело превращать изволите. Сия комиссия утверждена его величеством, а составлена она из достойнейших лиц. Ушакову в ней не место.
— Почему, позвольте вас спросить?
— Ушаков всюду твердит о своих заслугах, но заслуги его сомнительны. Ничем особым он пока не отличился.
— А завоевание Ионических островов? А победы над турками? Сражение у Калиакрии?
— Слепая удача, только и всего. У Калиакрии Ушакову помог шторм.
— Неправда, — тихо, но четко проговорил Арапов.
— Что? Что вы сказали, молодой человек? — воззрился на него Войнович.
— Я сказал: ложь. И, с вашего позволения, могу повторить это хоть десять раз.
Назревал скандал. Гости насторожились, смотрели то на Войновича, то на Арапова, ожидая, что будет дальше.
— Не ссорьтесь, господа, — просяще вскинул руки хозяин. — Ушаков хотя и известный адмирал, но стоит ли из-за него подымать шум? Оставим старика, тем более, как я слышал, он уходит в отставку.
Арапов демонстративно поднялся из-за стола и направился вон. Войнович рванулся было за ним:
— Позвольте, позвольте!.. Вы обязаны объяснить свое поведение.
Истомин с трудом удержал его:
— Оставьте, граф. Родственничек пьян. Проветрится и вернется. Вернется с извинениями, уверяю вас.
Арапов, однако, не вернулся.
4
В доме Ушаковых ужинали обычно рано. Едва смеркнется, как Федор уже тащится наверх к адмиралу: мол, еда на столе, можно кушать… Так повелось у них давно. Привыкли рано ужинать. Сегодня, однако, порядок нарушился: запоздали. Собственно, у Федора все было приготовлено, но он намеренно тянул время. Ждал Арапова. Почему-то казалось, что гость из Севастополя должен прийти обязательно. Сердце чуяло. Он и каши больше обычного наварил, чтобы на троих хватило, и моченых яблок принес блюдо, и ветчины нарезал, и склянку с анисовой настойкой в шкаф поставил, чтобы в случае надобности не бегать за нею в погреб. Все предусмотрел Федор, только гостя не было. Задерживался.
В ожидании его Федор до того затянул с ужином, что Ушаков не выдержал, не стал ждать доклада, спустился сам.