Я уже объяснился вашему превосходительству: крепости Корфу взяты нами, большой частию русскими кораблями, и сдача от французов, и просьба их письмом последовала прямо на имя мое, потому что все сильнейшее действие, чем наведен страх крепостям и гарнизону, последовало чрез мою эскадру. Равно как и на берегу, батареи устроены все начисто одними моими людьми, хотя при действиях на них находились обще, но всегда всякая работа, труды и неусыпность делались нашими одними людьми. За всем тем сдачу крепостей не принял я один на себя, как французы желали; для утверждения всегдашней нашей дружбы с командующим эскадрою Блистательной Порты включил я его во всем полным товариществом вместе. С ним одним я и счет иметь буду, флаги на крепостях мы подняли оба вместе. Следовательно, и останутся сии крепости на том же самом основании, как учреждены нами и прочие острова безо всяких других товарищей.
Али-паша мучил нас во все время обманчивыми переписками в проволочку, весьма долгое время отвлекал нас обманчивостию своею и препятствиями от вспоможения других. Мы всячески хотели с ним согласиться, но кроме обмана от него ничего не произошло. Он, надеясь, что успел уже оными, торжествовал против нас своею гордостию, отказался формально нам помогать; на учтивое мое к нему письмо о просьбе присылки его сына и войск отвечал, что на каком основании он себя располагает во взятии Корфу, — писал к Кадыр-бею и Махмут-эфенди, что Корфу без него, без 25 тысяч его войска, взять нельзя, требовал, чтобы поручено было взятие ее ему и чтобы прислать к нему комиссара, денежную казну для жалованья его войскам, артиллерию и прочие военные припасы. И когда предписано будет Корфу брать ему, тогда он и пойдет. Махмут-эфенди тогда же, объявя мне об оном, и ныне тоже объявляет, что со оных писем и его требованию он представил Блистательной Порте Оттоманской, следовательно, об оном известно. И по всем таковым неприятствам его к нам участником нисколько в Корфу он быть не может, и я до того его не допущу. Теперь под скрытыми видами умножает он сюда присылкою свое войско или для того, чтобы показать, будто его было больше, а все говорят, даже некоторые при Кадыр-бее объясняются, что намерен он вести сюда десять тысяч или больше и произвесть худые дела противу нас. Я в то ж время объяснился об оном с Кадыр-беем и Махмут-эфенди. Ежели он предпримет таковую дерзость, я почту это открытием его бунта против Блистательной Порты и противу нас, и на все его суда, на которых переправляться будут сюда его войска, ежели они и с ним будут вместе, пошлю военные суда и велю их потопить для прекращения всякого неприятства, чинимого с его стороны, и раздоров войск его противу жителей здешних, дабы не случилось между-усобной войны, ибо они друг друга совсем терпеть не могут, о чем уже я многократно объяснялся.
Просил я Кадыр-бея и Махмут-эфенди, чтобы албанцам али-пашинским, заплатя все что следует, даже и дав награждение за их службу при вылазках за удерживание неприятеля и за недопущение его к разным помешательствам производимых действий с батарей, потом чтобы непременно приказать им чрез три дня отправиться в свои места. Три дня после того уже прошли, а исполнения я никакого не замечаю, кроме как те же слухи умножаются о Али-паше и о его намерениях. По таковым обстоятельствам, чтобы сии албанцы не произвели худых своих намерениев, и, пока мы еще не исправились судами к отправлению французского гарнизона готовящимися, чтобы они не покусились предпринять чего-либо важного вместе с французами, городские ворота с сухого пути по сие время содержим мы с Кадыр-беем и с Патрон-беем запертыми, не впуская в них никого. Обыватели города и все, в нем находящиеся, боясь последствиев, таковую нашу предосторожность даже обожают своею благодарностию. Но прочие считают, что город и крепости по сие время блокируются албанцами Али-паши, распускают все слухи, что Али-паша точно с войсками своими будет к ним на помощь, чего, я почитаю, быть никак не может, ибо я его ни до чего худого отнюдь не допущу, да и сам он не может иметь столько духу, чтобы повергнуть себя в пропасть неминуемую.
Я покорнейше прошу ваше превосходительство обо всем оном с Блистательной Портою объясниться и Али-пашу удержать от его намерениев, ибо всегда он с французами имел переписку, что и в письмах, взятых мною от французов в Мавре, значится. Здесь, может быть, на несколько времени моим бдительным старанием она была приудержана, и, может быть, он теперь потерял надежду себя удержать в границах, но теперь старается он предупредить нас своими несправедливыми отношениями и получить на них резолюцию, чтобы быть ему с нами товарищем, что и случиться может, ежели ему поверят. Не дождавшись наших донесений, уверяют, что он много имеет сильных друзей, но ежели сие случится, я обо всех обстоятельствах с подробностию всеподданнейше донесу государю моему императору, великому визирю и его султанскому величеству, ибо интерес мой единственно в верной и усердной службе обоим империям, равно и исполняю пользу общественную.
Прошу как наискорее на все оное исходатайствовать резолюцию и с нарочным курьером прислать ко мне. Я боюсь, чтобы в продолжении времени не случилось через него чего-либо неприятного, а особо упорной бытностию здесь войск его и к ним приумножения. Али-паша сначала и весьма долгое время стоял с войсками своими против Мустафы-паши и всем препятствовал и не допускал к нам помочи. Мы его примирили, и тогда, когда он увидел, что французы сильно преукрепились и с малым числом войска не можем мы взять крепости, тогда мучил нас присылкою по малому количеству и переслал к нам до двух тысяч. А когда уверился явно, что нельзя взять нам с сим малым количеством и, испробовав нас всякой обманчивостию, напоследок формально отказал, как выше означено, и притеснял нас в рассуждении провианта, жалованья и пуль единственно в удержании от взятия крепостей. Следовательно, в деле сем о взятии Корфу товарищества его теперь я принять не могу, и не по чему ему не следует. На свидетельство целого света я могу послаться, как и кем взяты сии крепости. Махмут-эфенди с Кадыр-беем сказывали мне, что всегда о худых поступках Али-паши и обо всем оном к Блистательной Порте писали со всякой подробностию, и мне говорили, чтобы я от себя писал также, о чем я к вам относился, и ныне, когда видели и слышали о Али-паше все доходящие выше означенные объяснения и что между нами о сем говорено, хотели они непременно с такою же точно подробностию писать. Просили, чтобы и я отнесся об оном прямо к Блистательной Порте и к верховному визирю, но я отношусь к вашему превосходительству и вас прошу объясниться как следует и доставить ко мне решительный отзыв с нарочным курьером, нимало не медля, которого я ожидать имею.
ПИСЬМО Ф. Ф. УШАКОВА В. С. ТОМАРЕ
О СТРЕМЛЕНИИ АНГЛИЧАН ДЕРЖАТЬ СИЛЫ РУССКОГО ФЛОТА РАЗДЕЛЕННЫМИ С ЦЕЛЬЮ ЛИШИТЬ ЕГО ВОЗМОЖНОСТИ ВЫПОЛНИТЬ ПОСТАВЛЕННЫЕ ПЕРЕД НИМ ЗАДАЧИ
5 марта 1799 г., Корфу
Требование английских начальников морскими силами в напрасные развлечения нашей эскадры я почитаю — не иное что, как они малую дружбу к нам показывают, желают нас от всех настоящих дел отщепить и, просто сказать, заставить ловить мух, а чтобы они вместо того вступили на те места, от которых нас отделить стараются. Корфу всегда им была приятна; себя они к ней прочили, а нас под разными и напрасными видами без нужд хотели отдалить или разделением нас привесть в несостояние.
Однако Бог, помоществуя нам, все делает по своему — и Корфу нами взята. Теперь помощь наша крайне нужна Италии и берегам Блистательной Порты в защиту от французов, усиливающихся в неапольском владении.
Прошу уведомить меня, какая эскадра есть и приуготовляется в Тулоне, англичане разными описаниями друг против друга себе противоречат и пишут разное и разные требования.
В Тулоне или один, или два большие корабля есть, да разве еще два или три фрегата — и то сумнительно. Теперь вся сила их, сколько есть, большею частию в Анконе, да и та ничего не значит. Сэр Сидней Смит без нашей эскадры довольно силен. С английским отрядом при Александрии, не имея и не зная нигде себе неприятеля, требования делают напрасные и сами по себе намерение их противу нас обличают.