«Офицеры русского флота,—говорит в своей «Истории войны 1799 г.» Д. А. Милютин, реорганизатор русской армии во вторую половину XIX в.,—могут гордиться кампанией 1799 г., не только на своей стихии, но и в действиях сухопутных оказали они отличную храбрость, распорядительность, знание дела и везде исполняли честно свой долг».
По прибытии в Константинополь русский флот и его вождь были встречены с прежним почётом. В первые же дни явились с поздравлениями по случаю благополучного прибытия представители султана и послы иностранных держав. В знак особого благоволения Селим пожаловал Ушакову (редкий случай) вторую челенгу с алмазами и 6 медных турецких пушек.
На Босфоре Ушаков простоял почти месяц, в течение которого ' велись заключительные переговоры об установлении русско-турецкого протектората над Ионическими островами и происходил обмен ратификациями. Покинув Босфор, русский победоносный флот вошел, наконец, 26 октября на рейд Севастополя, оставленный им более двух лет назад.
Блеск побед Суворова несколько затмевал перед современниками значение одновременных побед на море Ушакова и его соратников. Всё внимание сосредоточивалось на итальянской кампании Суворова и на беспримерном в истории войн швейцарском походе. Даже в XIX в. мало кто вспоминал о том, что на рубеже этого века русские моряки со славой сражались на Ионических островах, па побережьях Апеннинского полуострова, под стенами Неаполя.
А между тем неустрашимые русские моряки освободили тогда от наполеоновского гнета Ионический архипелаг и учредили там новую республику; они всемерно и притом успешно боролись в Италии с белым террором, установили порядок в Неаполе и Риме’1. Россия, несомненно, (приобрела в ту войну
1 Это, между прочим, особенно подчёркивал и Фердинанд IV, писавший Ушакову, что прибытие русского флота в Неаполь было единственной
именно 'благодаря действиям своего флота реальные выгоды: на Ионических островах была создана тогда не только база поли-' тического влияния России, но и военная база, русский аванпост в Европе и на Ближнем Востоке; вместе с тем оставленные открытыми Константинопольские проливы (личная заслуга Ушакова-дипломата, умевшего ладить с турецкими дипломатами44) обеспечивали для русского юга быстрое развитие его торговли со странами Средиземноморского бассейна.
10. ОТСТАВКА.
ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ЖИЗНИ
С возвращением из средиземноморского похода окончилась боевая деятельность Ф. Ф. Ушакова, проделавшего в общей сложности около сорока морских кампаний. Наступило царствование Александра I — самая мрачная эпоха в истории русского флота.
При Александре I отрицалась необходимость для России сильного флота. В соответствии с этим всем морским учреждениям, в частности и Морскому корпусу, стремились придать характер организации, близкой к сухопутной. Во флот проникла шагистика, солдатская муштра, которой император всегда придавал огромное значение, в корпусе было введено изучение фронтовой службы, морские шляпы заменены сухопутными
причиной всех последовавших событий, что освободителем Рима является тот же русский флот и что спокойствием, воцарившимся в Италии и Римской области, ои обязан только Ушакову.
киверами, причём малейшее нарушение фор’мы влекло за собой строгие взыскания. Дошло до того, что качества моряка стали определять главным образом знанием ружейных приёмов и фронтовой выправкой.
Вполне понятно, как должны были чувствовать себя в подобной обстановке настоящие моряки, постоянно испытывавшие на себе, по выражению современников, «презрительное» отношение к флоту и его выдающимся представителям. Подобную «презрительность» тяжело испытал на себе Сснявин, стяжавший заслуженные лавры в Средиземном море во время войны 1806—1807 «гг.
При Александре I, исполнителем предначертаний и личным другом которого был Аракчеев, нужны были другие люди, к числу которых, разумеется, Ушаков не принадлежал. В 1802 г. он был переведён с Чёрного моря на Балтику, с назначением на должность главного командира Балтийского гребного флота и начальника корабельных команд в Петербурге. Название должности звучало достаточно громко, но фактически Ушаков, ещё полный энергии и сил, был отстранён от дел.
Петербургские бюрократы недолюбливали «слишком решительного» адмирала. Ушаков почувствовал это уже в дни своих побед на Средиземном море. Ещё тогда он писал в Константинополь Томаре: «За все мои старания и столь многие неусыпные труды из Петербурга не замечаю соответствия. Вижу, что, конечно, я кем-нибудь или какими-нибудь облыжностями расстроен; но могу чистосердечно уверить, что другой на моём месте, может быть, и третьей части не исполнил того, что я делаю. Душою и всем моим состоянием предан службе и ни о чем более не думаю, как об одной лишь пользе государевой. Зависть, быть может, против меня действует за Корфу; я и слова благоприятного никакого не получил, не только ничего того, что вы предсказывали. Что сему причиной? Не знаю. Столь славное дело, каково есть взятие Корфы (что на будущее время эпохою может служить), принято, как кажется, с неприятностью, а за что,—не знаю. Мальта ровесница Корфу; она другой год уже в блокаде и когда возьмётся, ещё неизвестно, но Корфу нами взята почти без всего и при всех неимуществах».
Однако начатые против Ушакова в период Ионической кампании интриги не смогли привести к его отстранению от руководства в разгар боевых операций. Теперь же, очевидно, счи- 44
тали, что можно обойтись и без него, и постепенно «сдать в архив» старого «морского волка».
Такое отношение, конечно, оскорбляло Ушакова, но в то же время нисколько не мешало ему иопрежнему горячо интересоваться любимым флотом и благополучием своих подчинённых. О служебной деятельности Ушакова за это время, к сожалению, сохранилось очень мало данных, но в архивных документах морского (ведомства имеются его докладные записки на имя морского министра, -в которых он /предлагал разные меры для облегчения «наряжаемых «а работы казённых людей», настоятельно рекомендовал покупку в Галерной гавани частных домов, чтобы устроить в них казённые квартиры для офицеров гребного флота, тогда живших по всему городу, и т. п. В 1806 г., во время войны с Францией и Турцией, Ушаков пожертвовал на военные нужды алмазную челенгу, подаренную ему султаном Селимом. Александр вернул пожертвование с лестной запиской. «Знак этот, — писал император, — должен сохраняться в потомстве вашем, как памятник подвигов, на водах Средиземного моря вами оказанных, н отныне впредь будет свидетельствовать, сверх военных доблестей ваших, и примерное соревнование ко благу любезного отечества» ].
Своё приношение Ушаков сделал отнюдь не от значительных материальных достатков. Имение, пожалованное ему Екатериной, он, повидимому, так и не получил, а с немногочисленных крестьян, доставшихся ему по наследству от отца, не взимал оброка. Жил он исключительно на овоё жалованье, очень скромно, помогая единственным своим родственникам — племяннице и двум племянникам. Это подтверждается, между прочим, и прошением Ушакова об отставке, в котором говорится, что он не просит ни наград, ни имений, обещанных ему предшественниками Александра, а всего лишь средств на пропитание
21 января 1807 г. Ушаков согласно его прошению был уволен по болезни от службы с мундиром и пенсией в размере полознн-ного жалованья, т. е. как это обычно полагалось тогда в подобных случаях.
По выходе в отставку Ушаков переселился к себе на родину в Темниковский уезд. О последних годах жизни непобедимого моряка, его внешнем и нравственном облике сообщает нам Бантыш-Каменский, неутомимый собиратель известии о русских «достопамятных людях». 45 46
«Ф. Ф. Ушаков,—писал этот автор,—был роста среднего, сухощав, в плечах широк; лицо «мело моложавое, приятное, и в глубокой старости всегда «грал на оном румянец. Нрава был чрезвычайно вспыльчивого: беспорядки, злоупотребления заставляли его выходить из приличия; но гнев скоро утихал. Камердинер его Федор один только и умел обходиться с ним, и когда Ушаков сердился, слуга сначала хранил молчание, отступал от него, но потом сам возвышал голос на господина, который, в свою очередь, удалялся от слуги и не прежде выходил из кабинета, как удостоверившись, что гнев Фёдора миновал».