старанием ищу и всегда искать буду милость и заслугу доброго
о себе мнения его превосходительства. Чрез оные искательства
мои блага, хотя он несколько переменялся, и объяснялись
несколько раз, прошедшее оставить в забвении и впредь быть
дружески. А я, прибавляя с моей стороны, — искателем милостей.
Но, милостивейший государь, ничто в рассуждении сего мне не
пользует. Хотя его превосходительство по необходимости
оказывает иногда некоторые уважении и благосклонность, но большею
частью дела его и поступки против меня во множестве со всем
несоответственны моему поведению и службе.
Всемилостивейший государь, вместо совершения плодов за
мои заслуги имею честь представить вашей светлости на
рассмотрение и милостивое решение полученное мною письмо его
превосходительства Марка Ивановича на котором поставил
я № 1 х, оным я в награждение безо вс[якой] притчины безвинна
обруган, и приписано со всем несправедливыми и несходными
поведению и делам моим словами всякое поношение чести, и тем
причинил наичувствительнейшее оскорбление, и в болезни моей
сразил жестоким ударом, ибо всякое дело с командующим
почитаю я за величайшее в свете йесчастие. Против командующих все
защищения и доводы оправдания весьма трудны. Но бог,
защитник справедливости, всевышним своим покровительством
оправдает меня непременно. Я во всех делах моих имею вернейшую на
помощь его надежду. И посему по сущей справедливости во
оправдание имею честь донесть вашей светлости, что все орюе
неожиданное и сверх всякого чаяния моего приписания письма
его превосходительства ниже, малейшим видом нимало
несправедливо и похожего по оному ничего не было. Ко опровержению ж
сей неправды, самые руки его превосходительства письма
беспрерывной нашей переписки, советов о делах и распоряжениях
против неприятеля до самого того дня, как я получил сие несчастное
для меня письмо, на рассмотрение вашей светлости во оригинале
представить честь имею2. Они частью откроют дела наши
и обхождения, в них я всегда именован был любезным другом,
помощником и любезным товарищем и чрез испытания его
превосходительства всех моих подвигов во всех предприятиях и о
содержании флота в порядке имел поныне отменную величайшую
доверенность. А, упустя из виду неприятельский флот, будучи
уже в спокойном месте на якоре и притом находясь уже я в по-
стели весьма больным, вдруг нечаянна и не знаю никакой прит-
чины отчего, получил сию перемену.
Ежели, ваша светлость, буду я ясными обстоятельствами
здесь оправдаться, то будет бесконечно и наведу величайшее
затруднение и скуку, но должен по необходимости несколько
описать. После сражения его превосходительство никогда нас
в собрание к себе не призвал, рапортов наших не согласил и мы
друг с другом вообще не видались и не осмотрелись в согласии
рапортов.
Реляцию его превосходительство соображал с одними своими
мыслями, рапортом, поданным мною, был недоволен (как после
из писем же его я узнал), число неприятельских кораблей,
которые были в бою, написал не то, сколько их было. Находилось их
тогда точно 17 линейных кораблей, так все их считали, он и сам
всегда говорил тож, а к Севастополю после оного на вид
приходили точно пятнадцать.
Его превосходительство оное бывшее в бою число кораблей
переменил только для соображения разных получаемых им из
Кинбурна и от вашей светлости записок, чтоб не показать
невероятности. Но собственные всех нас глаза, будучи так близки
в бою, невероятны быть не могут. Тож не знаю, почему
невероятны показались повреждения неприятельских кораблей,
описанные в моем рапорте (по которым и быть тут некоторым
кораблям не можно), но они так справедливы, что сверх всей моей
команды служителей, множество людей с корсарских судов все
происшествие и оное повреждение видели и везде уже
разгласили. Какая надобность мне на себя писать и брать лишнее. Я бы
доволен был половиной случившегося, но, писав рапорт, не хотел
справедливости отнять от команды, боялся уменьшением
видимого всем дела их обескуражить. И хотел отдать справедливость
каждому по заслуге и достоинству. Услышав я несходные
расположения, объяснился письмецом с моим прошением, на которое
получил ответ; в нем описано о разных невероятностях моего
рапорта, неудовольствия, что много в нем писано; в нем же
прописано, что во всех собранных им рапортах разное показано
и сообразить их нельзя и, что, не приступая к разбирательству,
за лучшее почел и отправил их во оригинале на вышнее
рассмотрение. Об оном самом 9 числа сего месяца, то есть в воскресенье
утром, при случившихся у меня четырех фрегатских командирах
и двух не больше офицерах между дружеским разговором
пожалел я и прочие со мною, что отправление таким образом
рапортов отнимет у нас честь и славу, которую отменным случаем
заслужили и думали, что еще некоторым образом нанесет бесчестие.
Вот, ваша светлость, вся важная притчина и величайшая моя
вина, ежели она так почтена быть может. Оно справедливо
и утаить ничего не хочу. Засим никто у меня не был, и я
нахожусь и доныне больным в постели.
Через сей только случай получил я столь строгого содержа-
ния письмо и: гнев его превосходительства, от кого ж он что обо
мне слышал не сказывает, имеет около себя множество шпионов
и во всякой неправде им верит и после мстит до бесконечности
за всякую безделицу.
Несколько уже раз сношу я многие напрасные обиды, но все
преодолеваю терпением, а сего случая никак уже обойтить не
мог. Он мне неизбежен, ибо его превосходительство на все
оправдания мои чрез письма благосклонного рассмотрения не учинил
и ответствовал мне письмами ж с великими еще повреждениями
чести, объявя о том, что уже он писал к вашей светлости и
просил отсель увольнения. Я не осмеливаюсь ничего противного
о командующем говорить и думать, но разве другие такие
обстоятельства беспокоют и к сему приводят, а действительно не мои
поступки. Засим, милостивейший государь, по справедливости
вашей светлости донесть честь имею: ничего в свете столь усердно
не желаю, как остаток^отягощенной всегдашними болезнями моей
жизни провесть в покое.
Посему, всемилостивейший государь, если подвигами моими
заслуживаю внимание и монаршую милость, удостойте щедротою
и покровительством исходатайствовать мне за болезнью моею
увольнение от службы и для безбедного пропитания в
награждение по чину жалованием. Пенсию кампаниями я уже вдвое
заслужил, сей монаршей милостью останусь преисполнен.
А ваше светлейшее и великое имя и благодеянии пребудут
вечно в душе моей впечатленны.
Всемилостивейший государь, осмеливаюсь еще в
подтверждение моего рапорта донесть, что он действительно во всем
содержании его справедлив. Кроме, может быть, по непривычке не со
вкусом писан. Почитается в нем Марком Ивановичем
непозволительным прописанное обещание мое людям, но я тогда оное им
объявил в рассуждении первой на здешнем море генеральной
нашего флота баталии, желая и имея верную надежду на бога, с
помощью его оную выиграть. Я сам удивляюсь проворству и
храбрости моих людей, они стреляли в неприятельские корабли
нечасто и с такою сноровкою, казалось, что каждый учится стрелять
по цели, сноравливая, чтоб не потерять свой выстрел. Истинно