— Люшин.
— Приготовиться… Забыл вашу фамилию. Царев?
— Королев.
— Приготовиться, Королев.
Только один «Дракон» изо всех аппаратов Черановского не был «Параболой»: он имел хвост, как всякий нормальный планер. Но художник не удержался — нарисовал на фюзеляже чешую «для ужаса». К чешуе относились юмористически, планер за глаза называли «Еловой шишкой», а слово «чешуя» стало обозначать нечто незначительное.
Люшин надел кожаный шлем, очки, пристегнулся ремнями и поглядел на элероны. Молча следил, как стартовая команда тянула амортизатор, отсчитывая шаги. Последовала команда инструктора «бегом!» — и хвост отпустили.
Королев сидел на камне и глядел на планер. «Дракон» взмыл, потом резко пошел вниз, снова задрал нос и тут же опустил. По кожаному затылку своего товарища Королев чувствовал, как тот старается успокоить разыгравшийся аппарат. Наконец успокоил, но земля уже подпирала, надо садиться.
Планеристы побежали за планером. Степанчонок остался на склоне. Когда к нему нехотя подошел смущенный Люшин, он сказал:
— Что ж ты ручку взял на себя так, что из лыжи посыпался песок. Полетишь еще раз.
Королев подошел к инструктору, чтобы не пропустить ни одного слова.
— Взлет делай на нейтральной ручке. Взлетел — гляди, что делает планер. Не мешай ему и не пугайся. Запомни, что у тебя всегда есть время подумать — катастрофы не случится. Планер сам будет держать свой угол планирования. Если что не так, нажми на ручку или дай ногу, но не сильно, чтоб не возвращать ее. Иначе разболтаешь аппарат. Повторим. Любители авиации, под хвост и на амортизатор!
На этот раз «Дракон» летел ровно и чисто сел. Степанчонок ничего не сказал подошедшему Люшину. Он молча поглядел на Королева.
«У тебя всегда есть время подумать — катастрофы не будет, — думал Королев, подходя к планеру. — Почему раньше никто не сказал таких простых и точных слов, выражающих главное в полете?»
Когда он оказался в воздухе, то ему показалось, что «Дракон», послушный его мысли, тут же чуточку опустил нос. Слышался ровный шорох воздуха. Королев увидел далеко впереди стадо коров и пастуха с кнутом через плечо. Вот пастух лениво снял кнут и беззвучно махнул им. Впереди — голубой костер Карадага. Слева — море и лиловатые камни берега. Королев поразился ощущению собственной свободы. Он впервые в жизни почувствовал полет! Вот ради этого ощущения он прошел все: разочарования, сомнения, ущемления самолюбия. До этого дня он боялся себе сознаться, но каждая встреча с небом приносила разочарование. Он где-то чувствовал, что разочарование — это ложное ощущение, оно пройдет. Правда, слишком долго оно не проходило. Первое разочарование было в Киеве на учебном планере, потом каждое воскресенье в Горках. Он делал нервические движения, «боролся», его внимание было приковано к собственным рукам и ногам, он не видел ничего вокруг. И земля оказывалась слишком близко. И из-за нервозности получились ошибки.
Планер заскользил над землей, было ощущение, как в мотоциклетной коляске, только без толчков…
Когда Королев забрался на склон и подошел к Степанчонку, тот не сказал ни слова.
«ПРЯЧЬТЕ ПЛАНЕРЫ! БУДЕТ БУРЯ!»
Планер КИК, едва оторвавшись от земли, падал прямо под собой. По своим летным качествам он мог тягаться разве что с утюгом. Каждый в душе мечтал, что кто-нибудь наконец приложит его на посадке чуточку погрубее и превратит в запчасти. Но никто не решался осуществить мечту собственными руками: со Степанчонком шутки могли кончиться плохо: он терпеть не мог разгильдяйства ни в воздухе, ни даже на земле, полагая, что воздушные неприятности «куются» на земле.
К вечеру, когда солнце повисло над горами и его косые красные лучи обозначили каждую неровность и былинку склона, ветер заметно усилился. Кто-то подъехал на мотоцикле и крикнул снизу:
— Прячьте планеры! Будет буря! Метео обещает двадцать пять метров в секунду.
— А куда же их прятать? — спросил кто-то, но мотоциклисту это было неинтересно, он свое дело сделал.
Начальник слета назначил старших и приказал:
— Выполняйте!
Старший трех летных групп, в том числе и группы Степанчонка, чуточку растерялся.
Королев, оказавшийся рядом, сказал:
— Ветерок и в самом деле усилился. Зря теряем время.
— Черт его знает, что делать?
Все стояли в некотором замешательстве и поглядывали на старшего. Королев огляделся, потом подбежал к северному, подветренному склону, вернулся и молча стал расстегивать палатку с уже разобранным «Драконом».
— Давайте трое сюда! — крикнул он из палатки. — Подавайте наружу плоскости!
Он вытащил из палатки плоскость, ее подхватили, но никто не знал, что делать дальше.
— В овраг, на северном склоне! Ветер там не достанет, — сказал Королев. — А зачем сто человек? Плоскость легкая. Налетайте на следующую палатку, а ты, Володя, принеси автомобильные камеры и брезент, валяется за последней палаткой, тащи в овраг.
И тут все завертелось. Лишних людей Королев отсылал туда, где рук не хватало.
Разобранные планеры сносили в овраг, укладывали на брезент и автомобильные камеры и прижимали плоскими камнями.
Старший подбежал к Королеву, который в этот момент тащил с Люшиным плоскость планера, и спросил:
— А палатки разбирать?
— Разбирать, в них завернем детали. КИК в последнюю очередь.
Сергей вспомнил работу грузчиков и подумал, что планеристы в этой области человеческой деятельности намного бестолковее. Но тем не менее силы расставились как следует, количество холостых ходов уменьшилось.
Ветер усилился, похолодало, но никто этого не замечал. Стемнело. Оставался один КИК. Королев пробежал мимо его палатки и зачем-то ткнул ногой один из кольев.
Все планеры лежали в овраге, накрытые и придавленные камнями.
Когда Королев просунул голову в оставшуюся палатку, то увидел, что от порывов ветра центральная мачта с окованным основанием раскачивается, подобно маятнику, брезентовые стенки хлопают, «как штанины, когда вылезаешь из гидроплана», — подумал он. И тут же снял с себя командирские полномочия, тем более же никто его не уполномочивал командовать. Да он и не командовал: просто распределил силы и наметил, что делать. Теперь он праздно глядел, как палатку закрепляли, и ухмылялся. Он уже не считал себя командиром.
Всю ночь свирепствовала буря. К утру утихла.
Подъезжая к вершине по пологому склону в кузове АМО, планеристы с надеждой поглядывали, не появится ли островерхая палатка. Палатка не появлялась, точнее, не появлялось острого верха палатки, сама она была здесь, но лежала. Только один планерист не глядел вверх с надеждой. Это был Королев.
Когда расшнуровали стенку и заглянули внутрь, Люшин сказал:
— Теперь его мама родная не узнает.
Все переглянулись и опустили глаза. Мечта сбылась. Тяжелой мачтой КИК размолотило вдребезги.
ХВАТИТ
ХОДИТЬ В МАЛЬЧИКАХ
Королев шел на работу в свое конструкторское бюро и думал:
«Нужно сделать к следующим соревнованиям собственный планер. И в нем исключить все, что мне не нравится в других планерах. Он должен быть «для себя». Ведь есть планер моей мечты, и не один. А мне уже за двадцать, пора шевелиться. Во-первых, мой планер должен быть надежен, как телега. Второе: он должен иметь легкое управление. Ведь противно, когда аппарат дергается от малейшего движения ногой, а ручку приходится отклонять до борта кабины, чтобы сделать легкий крен. Третье: он должен быть парителем. Успею ли я закончить его к следующим соревнованиям? Надо успеть. Надо найти какой-то выход, он есть. Вон Люшин не побоялся самой судьбы, которая заказала ему пути в небо. А как летает! Может, я ошибаюсь, но мне кажется, что он чувствует машину лучше всех из нашей группы».