И увидев, что Королев страдает, улыбнулся.
— Сходи в Авиахим, — не отступал Королев, — нельзя останавливаться на полпути.
В воскресенье он двигался по липовой аллее от Белорусского вокзала в сторону аэродрома на Ходынке. Прошел мимо Солдатенковской больницы и павильона, оставленного после коронации Николая Второго. От ресторана «Стрельна» с зимним садом шли дачи до самого села Всехсвятского. У Петровского дворца Королев завернул налево.
Настроение у него было мрачным: он чувствовал себя виноватым перед Люшиным.
Стоял месяц март. Небо было ясным, как будто зима оттерла его снегом до блеска. Мороз еще чувствовался, но уже пахло талым снегом. Весна обрызгала живой водой липы, и они ожили, это чувствовалось, хотя ничего не изменилось в них снаружи.
На аэродроме Королев увидел летную группу, и среди них Люшина. По его лицу он понял, что все в порядке.
— Ну что? — засмеялся он. — Ведь я был прав!
Ему сразу стало хорошо, и он почувствовал, что пришла весна.
— В спортсекции меня спросили, смогу ли я двигать сектора газа левой рукой. Я сказал, что смогу. И меня включили в группу под чью-то ответственность.
— Ты слушайся меня, — сказал Королев. — У меня интуиция и легкая рука. И я никогда не вру. Когда человек не врет, его слова приобретают материальную силу, и потом, что бы он ни говорил, все будет сбываться. Я шучу, конечно. А где твое летное обмундирование?
— Не успел получить. Полетаю в своем.
— Авиация не терпит разгильдяйства.
Инструктор сказал:
— Так как вас готовят ускоренно, то я буду говорить с вами также ускоренно. Вот аэроплан У-1, копия английского АВРО-504 выпуска 1912 года. Мотор «Гном-Рон», сто лошадей, девятицилиндровый. Коленвал здесь неподвижен. Вы спросите: «А что же здесь крутится, если коленвал неподвижен?» Я отвечу: «Сам мотор крутится». Карбюратора здесь нет. Вы спросите: «Как же так, без карбюратора?» Я отвечу: «Прямо так подается бензин в цилиндры». Залезьте-ка на плоскость. Не все сразу — отломается, и поаккуратнее, перкаль не порвите! Вот два сектора. Один из них — подача бензина, а другой — воздуха. На малых оборотах такой мотор работать не может. Как только запуститесь, самолет тут же и поедет. Что же тогда делать? Кто скажет?
Инструктор обвел курсантов торжествующим взглядом.
— Вот на ручке управления красная кнопка. Нажмите кнопку, зажигание выключится, Мотор будет крутиться вхолостую. Что я не сказал? Ну, в бак заливается горячая касторка. В передней кабине сидит инструктор. Он может через переговорную трубу дать курсанту ценное указание или приказ. Курсант же ему ответить никак не сможет. Поэтому приучите себя к идее, что говорить буду я, а вы будете слушать, выполнять мои приказания и не обсуждать их. Вопросы есть?
— Зачем эта деревянная лыжа между колесами?
— Чтоб не было капота. Она вынесена вперед. И если колеса на посадке разуешь, все лучше садиться на нее, чем на животик.
— Какие приборы в кабине?
— Высотомер, указатель скольжения — это в кабине курсанта. Указатель оборотов общий, между кабинами, на стойке. А что в кабине инструктора, вам знать не обязательно. А если хотите знать, то скажу: нет там ни хрена, кроме указателя скольжения. Еще забыл вам сказать, что аппарат допотопный, черт его знает какой он категории, но в самолетном формуляре на первой странице, в разделе «Характерные особенности» сказано, что машина не допускает глубоких виражей. Поэтому поаккуратнее. Плоскостя отвалятся. И еще ее уводит в сторону.
— Кого?
— Машину. Получается гироскопический момент. Короче, если пропеллер крутится в одну сторону, то самолет пытается повернуться в противоположную. Это вам не планер, надо все время как-то парировать этот крен. Вопросы еще есть? Нет? Разойдись. Полазьте по аэроплану, поглядите, где что.
Курсанты ходили вокруг аэроплана. Стукали каблуками дутики, хотя это совсем бессмысленное занятие, когда в камерах четыре атмосферы, трогали зеленый перкаль на плоскостях, оттягивали, как струны, расчалки между плоскостями, залезали в кабину и двигали рули. Королев стоял около мотора и, раздувая ноздри, вдыхал родной запах бензина, касторки и грушевой эссенции.
Инструктор старательно растоптал папиросу и сказал:
— А теперь поехали. Курсант Люшин, займите свое рабочее место.
— Повнимательнее там, — напомнил Королев.
Люшин вытащил из чемоданчика очки, надел их на шапку. На ходу опустил уши и завязал тесемки под подбородком.
— Почему не по форме? — спросил инструктор.
— Не успел получить.
— Последний раз вижу вас в таком маскараде.
Люшин забрался в кабину. Пропеллер провернули. «Контакт!» «От винта!»
— Не хочет запускаться, — сказал инструктор, оборачиваясь, — болтал долго — масло остыло. «Выключено!»
Последнее слово относилось к земле, там снова стали проворачивать винт, как и перед первой попыткой, чтобы засосать бензин в цилиндры.
Вторая попытка была ненамного удачнее.
— Искра уходит через костыль в землю, — пошутил инструктор.
Два курсанта взялись за хвост аэроплана и передвинули его чуть в сторону, чтоб «искра не уходила».
— Попробуем еще!
— Контакт!
Мотор сразу взял обороты. «Трио мотористов», которые втроем крутили пропеллер, рассыпались в стороны и легли на землю, чтобы их не задело плоскостями. Аэроплан устремился вперед. Инструктор тут же выключил зажигание. Теперь мотор крутился по инерции, чавкая клапанами. Вот включил — рванулись, прижало к спинке. Выключил. Так и ехали, поклевывая носами. Далеко впереди стоял парень с белым флажком. Наконец он увидел поднятую руку инструктора: «Прошу взлет!» Махнул флажком. Поехали!
Курсанты следили, как АВРО пополз, переваливаясь и поскрипывая в расчалках. Вот пошел на взлет.
— Летает, — сказал кто-то, — интересно.
Через пятнадцать минут аэроплан приземлился. И курсанты еще издали увидели, что Люшин без шапки и без очков, Впрочем, нет, очки были, но они висели на шее, как ожерелье. Самолет подползал с завыванием и чавканьем.
Люшин выскочил из кабины и, надев шапку, стал растирать лицо руками.
— Что случилось? — спросил инструктор. — Пилотировали нечисто.
— Я вообще-то ногами пилотировал.
— А где руки?
— Вот они, — улыбнулся Люшин. — Вначале я протирал ими стекла очков — они запотели. Потом их и протирать было невозможно, так как они замерзли. Я имею в виду стекла, руки, впрочем, тоже замерзли. Я опустил очки на шею. Тогда ветром стало отгибать отворот на шапке. Отгибает вниз и закрывает глаза — ничего не вижу. А я и перчатки забыл надеть. Одной рукой держу отворот, а другую прячу за пазуху — отогреваю. А на посадке вообще снял шапку. Сказать вам об этом было нельзя.
Инструктор нахмурился, но искренность Люшина и его смущение смягчили его гнев. Он повернулся к курсантам и спросил:
— Комментарии нужны? Все ясно? Следующий!
Люшин, растирая нос и щеки, сказал Королеву:
— И вправду твои слова приобретают материальную силу. Вот ты сказал, что авиация не терпит разгильдяйства — и пожалуйста.
— У меня нечаянно вырвалось, я не собирался умничать.
Инструктор, обращаясь ко всем курсантам, сказал:
— На земле очки не надевайте на глаза, пусть сидят на лбу — их хорошенько обдует. Тогда стекла не запотеют. Выключено!
— Контакт!
И ЕМУ СДЕЛАЛОСЬ
СТРАШНО…
Собирали планер на Беговой улице, под навесом. Рядом был сарай, туда на ночь запирали все, что можно стащить или от нечего делать сломать.
На полеты иногда опаздывали, но новый инструктор — Кошиц, необыкновенно добродушный и веселый человек, прощал, только иногда говорил: