Сергей поднялся вместе с солнцем. Его переполняла необъяснимая радость существования. Через некоторое время он уже несся по гулким улицам к гидроотряду. Он раскраснелся от быстрой ходьбы, его щеки пламенели, как помидоры. Быстрая ходьба не мешала спокойному течению его мыслей. «Теперь-то я знаю, чего хочу. И нужно каждый свой шаг проверять и, если он не ведет «туда», не делать его. Вот я хожу на курсы стенографии по системе Тэрнэ. Это нужно: я буду меньше терять времени на писанину. Немецкий язык? Он нужен. Почти вся литература об авиации на немецком языке. Скрипка. А скрипку — к черту. Я слишком люблю музыку, чтобы играть посредственно. Скрипку я бросаю, хотя это очень не понравится маме».
Сергей оглянулся и пошел на руках по каменным холодным плитам, внимательно поглядывая исподлобья вперед, нет ли на брусчатке битого стекла.
— Ой, что это! — услышал он испуганный женский голос и встал на ноги. Услышал за собой смех и прибавил шагу.
«А это тоже нужно. Это пригодится», — подумал он.
Впереди показалась розовая мельница Вайнштейна.
Всякая болезнь как-то влияет на человека: больного видно. Но с некоторых пор появилась не известная ни одному медицинскому светилу болезнь, которая никак не влияет ни на цвет лица, ни на работу печени, и возбудитель ее не обнаружен даже в самые сильные микроскопы. Это болезнь авиацией. У большинства против нее стойкий иммунитет, у других она проходит с детством, как свинка, для некоторых же она неизлечима. С ней уходят в могилу. Люди, зараженные авиационным вирусом, видят друг друга издалека или понимают Друг друга с первых же слов и взглядов. И, подобно всем больным, любят поговорить о своих болезнях.
Авиационный механик гидроотряда Василий Долганов, девятнадцатилетний, ладный парень, был неизлечимо болен, хотя внешне это никак не проявлялось Нет, кое-что в нем просматривалось, но это могли заметить только больные.
Он был профессионально резок и точен в движениях и словах: ведь в воздухе некогда юлить и называть черное белым. Он мог делать своими рукам. и почти все: этого требовала работа. И на малейший SOS тут же выходил навстречу: так же как, услышав во время полета посторонний звук, своего рода SOS, выскакивал из кабины и лез в мотор. А все прочее — тайна, понятная больным.
Долганов летал с командиром отряда Шляпниковым. Шляпников предпочитал этого «пацана» самым опытным специалистам.
Василий явился на службу и тут же увидел вчерашнего розовощекого парня. И он почувствовал тайный сигнал SOS.
— Здравствуйте, — сказал Сергей.
— Привет. Авиацией интересуешься?
— Да.
— Тогда иди сюда.
Василий не успел сказать, каким образом это сделать попроще, как парень сбросил свою неказистую одежонку, заплыл за проволоку и уже шел по территории отряда.
— Он ко мне, — сказал Василий часовому, — посторожи его кофточку.
Сергей зашагал рядом с Долгановым.
— И кухня авиации тебя тоже интересует? Грязь и все такое?
— Да.
— Тогда пойдем на разборку моторов. И вообще у тебя это серьезно или так?
— Серьезно.
— А из каких соображений?
— Не из каких. Бескорыстно.
Василий засмеялся.
— Тогда погляди, что кроется за прекрасным полетом и небесными восторгами.
Василий снял свои доспехи с эмблемой на груди в виде крылатого якоря, окруженного цепью, и переоделся в рванину. Подмигнул Сергею.
— Маскарад окончен, — сказал он. — Ведь летчик — это рабочий.
«Рабочий-рабочий», — пробормотал Сергей про себя.
Проходя мимо мотора, установленного на монтажной тележке, Василий пнул ногой ящик, и Сергей понял, что на него нужно сесть.
Когда Василий стал отворачивать гайку крепления насоса, Сергей увидел, что головка болта крутится. Тогда он отыскал нужный ключ и придержал болт.
— Ну-ну, — одобрительно проворчал Василий и стал крутить головой: куда бы деть снятый насос. Сергей резко подхватился и передвинул к мотору ведро с бензином, потом подумал и поставил его под правую руку своего нового товарища.
— Ага, — пробормотал тот и сорвал ключом гайку цилиндра. Перешел к следующей, а тем временем девая его рука продолжала откручивать сорванную гайку.
— Так получается быстрее, — пояснил он. — Левая рука тоже пусть работает, нечего филонить. А ты, кстати, знаешь, в какую сторону отворачиваются гайки?
— Знаю.
— Гайка отворачивается в любую сторону, надо только приложить усилие.
Сергей засмеялся: это была первая авиационная шутка, которую он услышал.
— А какой самый важный инструмент в авиации?
— Голова.
— Правильно! А вот гайка не отворачивается. Что делать?
— Приложить усилие?
— Грани забиты, ключ крутится.
— Запилить грани и взять другой ключ?
— Правильно, да не дюже. Пойди ткни этот торцовый ключ в песок.
— Понятно. Так гораздо быстрее: трение увеличится. И ключ не будет соскальзывать.
— Молодец. Обязательно из тебя выйдет аэродромный механик. Схватываешь на ходу. И грязи не Боишься. А что такое грязь? Помойся — не будет грязи. И точка.
Когда мотор был разобран, Василий спросил:
— Ты все понял?
— Кое-что.
— Разберешь и соберешь пару моторов — все поймешь. Э-э, черт!
— Что случилось?
— Командир сюда рулит.
В мастерские вошел стройный молодой человек в темно-синем авиационном костюме и ослепительно-белой рубашке.
— Здравствуйте, товарищи! А это что за привидение?
— Товарищ командир, человек мечтает посвятить всю свою жизнь авиации, — отчеканил Долганов с серьезным видом.
— Я не о том говорю. Почему без порток? Нарушение формы одежды.
— Товарищ командир..
— Разговорчики! Наряд вне очереди.
Шляпников повернулся и пошел к следующей тележке. А со следующей тележки подмигивали Василию и держались за животы, показывая, будто умирают со смеху.
— Повнимательнее там! — сказал Шляпников и вышел.
— Иди, Вася, почисти гальюн, — сказали с соседней монтажной тележки.
Долганов сделал вид, что не слышит.
— Надо гальюн почистить! — крикнули с соседнего места.
— Гальюн так гальюн, — сказал Сергей. — Кстати, где он находится?
— Сам почищу, — сказал Василий.
— Нет, — сказал Сергей твердо, и вышел из мастерских, и поискал глазами самую набитую тропинку.
В этот день весь гидроотряд узнал румяного шестнадцатилетнего Сергея Королева, который не боится грязи.
ШКОЛА
Душой стройпрофтехшколы был заведующий учебной частью Александров, в прошлом учитель гимназии. Он решил избавиться от всего, что ему было противно в старой классической гимназии с ее духом рутины, и ввести все то, о чем мечтал, работая до революции.
О школе заговорили. Первыми заговорили родители:
— Вы знаете, что произошло на углу Старо-Порто-франковской и Торговой? Как, вы не знаете, что там произошло? Так вы послушайте меня, и я вам все расскажу. Там произошла Мариинская гимназия? Но теперь это не Мариинская гимназия, а совсем наоборот: там стройшкола! Там лучшие преподаватели города Одессы, можно сказать, профессора. Если хотите ребенка сделать человеком, тогда отдайте его туда, и он будет человеком.
Потом заговорили работники просвещения:
— Позвольте вас спросить, товарищ Александров, в чем отличие вашей школы от старой гимназии? Только не говорите о тех прекрасных лозунгах, которые украшают школу. «Да здравствует свобода!», «Перед нами весь мир!», «Учись, трудись, борись!» и все такое. Это прекрасно, но речь не об этом. Литература, древние греки, рисование, гигиена, хор, а где же специальность? Ваши ученики могут отличить Гекубу от Гекаты и найти модуль Юнга для упругих тел, но знают ли они, с какой стороны подойти к рубанку?