– Спасибо. Только не надо, все равно отберут… там… – он впервые поднимает на меня глаза. Взгляд потухший.
– Били?
– Били… За то, что служил… другие за то, что не дослужил… да просто ни за что. Слов нужных не знаю, – голос у Соловья дрожит, глаза покраснели, – шинель отобрали, сказали, раз не хочешь служить, не нужна… Мать приехала. Плачет. А что я ей скажу?
Он замолкает, шмыгает носом. По щеке скатывается слеза. Вновь подвигаю к нему забытую пачку с сигаретами. Соловей закуривает, затягивается жадно несколько раз и тут же тушит окурок в пепельнице. Пальцы дрожат.
– Может, расскажешь нашим, как оно – попасть туда? – выделяю последнее слово.
Евгений вновь смотрит на меня:
– Тащ старший лейтенант, о чем рассказывать? Пока туда не попадешь, ничего не поймешь. А попадешь – поздно говорить…
В дверь стучат. Соловей вздрагивает и опускает глаза. Входит командир части, конвойные ждут в коридоре.
– Соловьев! Пойдем. Пора.
Я смотрю ему в спину и мне действительно его жаль. А еще больше жаль того, второго пацана. Которого он по дурости сделал инвалидом. Двое девятнадцатилетних мальчишек. Две сломанные жизни.
* * *
Хлеборез матрос Роман Заяц был в отличном настроении. Полгода до долгожданного дембеля – это, братцы, дата. Тем более, если больше года из этих полутора прошло сытно и в тепле. Не раз командиры пытались вернуть Боркаса в подразделение, но как-то так выходило, что уже через день-два начальник столовой при поддержке зама по тылу как дважды два доказывал командиру части, что лучшего хлебореза во всем свете нет. Не дурак был матросик и знал, с кем водить дружбу. «Без мыла в… орудийный ствол влезет», – говорил ротный.
Перед обедом, закончив нарезку и наведя в своей коморке порядок, Заяц упросил дежурившую по столовой прапорщицу-связистку Леночку Семененко отпустить его на минутку в казарму. Разумеется, в казарму он не собирался.
Вышел из столовой и, несколько раз оглянувшись, направился к зарослям ежевики у забора. За будто бы непроходимой колючей массой скрывалась известная всем «правильным» старослужащим дыра – подарок любителям самоволки. Хлеборез с отработанной сноровкой скользнул в неприметный ход. Впрочем, далеко Заяц не собирался, буквально через десять минут он появился вновь, поправил маскировку секретного хода и осторожно пошел к столовой, стараясь не уронить прижатую к животу ремнем бутылку.
– Ну че, братва?! – заговорщицки подмигнул хлеборез во время обеда сидящим за столом друзьям. – Вечером отметим!
Женька Соловьев, невысокий, крепко сбитый, звезд с неба не хватал, но и в отстающих никогда не числился. Улыбчивый, чуть разбитной, за словом в карман не лезет. Хоть и чутка себе на уме, от работы Соловьев не отлынивал. За привычку посвистывать и в соответствии с фамилией получил прозвище «Соловей». Нередко даже командиры звали его по прозвищу. Заведование освоил хорошо, командовать получалось, и по всему быть бы Соловью на втором году службы командиром отделения. Да только как-то прослужившего почти год Соловья назначили руководить молодым пополнением и заметили, что начал новый «начальник» свои указания подкреплять кулаками. Провели беседу, наказали, покаялся, обещал впредь не допускать. Но все же ротный с должностью решил не спешить.
Отметить полтора года службы решили в каморке у хлебореза после ужина. Как обычно, вечером дежурной по столовой не хотелось дожидаться, пока наряд вымоет посуду и отдраит плиты. Сочувствующий и старательный Боркас легко убедил ее в том, что прекрасно справится с нарядом сам, и довольная Леночка улетела в комнату досуга смотреть очередной серию про бескрайнюю любовь.
– Слушай, не многовато будет – «ноль семь» на двоих? – Соловей с сомнением оглядел водруженную на ящик, выполняющий роль стола, бутылку водки. Если по-честному, то до службы он выпивал всего дважды и вовсе не в таких количествах…
– Так должны были еще Пономарь и Петренко подтянуться, а одного в наряд поставили, другого на вахту. Сегодня дополнительно пост разведки открыли, учения там, что ли, – затараторил Заяц. – Да ладно, нам больше достанется. Вон, сало есть, с закуской не окосеем. А будет много – оставим, потом допьем. Давай уже садись, я налил!
Солидный глоток обжег пищевод и смыл остатки сомнений…
В казарму пришли перед отбоем. Мир колыхался и покачивался в такт шагам, хотелось петь и спать.
– О! Явились! – дежурный по подразделению старшина второй статьи Пономарев, он же Пономарь, земляк Соловья, внимательно осмотрел пришедших, – так, галочки в книге поверок я вам нарисовал, теперь бегом в люлю, нечего тут шариться, а то еще дежурный по части нагрянет – спалитесь. Да зажуйте чем-нибудь, чтоб не пахло!