Эта строфа «Дон Жуана» находится через одну от той, где Байрон говорит о русских, бросающихся из горячей бани прямо в снег. К этому месту Байрон сделал следующее примечание: «Русские, как общеизвестно, бегут из горячей бани, чтобы окунуться в Неву…» Об упоминаниях в байроновских поэмах русских обычаев Пушкин писал в «Отрывках из писем, мыслях и замечаниях»: «В своих поэмах он часто говорит о России, о наших обычаях» («Северные цветы на 1828 г.»).
После всех этих сопоставлений трудно рассматривать «Каменного гостя» как историческую трагедию. Она не может рассматриваться и только как решение проблемы изображения общечеловеческих страданий. Выясняется автобиографичность и современные ноты «Каменного гостя».
Итак, мы видим, что Пушкин, решая совершенно разные литературные задачи («Евгений Онегин», «Каменный гость», «На углу маленькой площади»), несколько раз обращался к «Адольфу», но всякий раз для того, чтобы психологизировать свои произведения и придать им ту истинность (правдоподобие), которую отмечали в «Адольфе» все его читатели начиная с Сисмонди и кончая Полевым. Здесь я еще раз приведу цитаты из предисловия Вяземского (как мы видели, редактированного Пушкиным), проясняющие взгляд Пушкина и его современников на «Адольфа» как на произведение, в котором они узнавали подлинную жизнь: «Вся драма в человеке, все искусство в истине». «Во всех наблюдениях автора так много истины». «Женщины вообще не любят Адольфа, т. е. характера его, и это порука в истине его изображения». «Романист не может идти по следам Платона и импровизировать республику. Каковы отношения мужчин и женщин в обществе, таковы должны они быть в картине его. Пора Малек-Аделей и Густавов миновалась».[64] «Трудно в таком тесном очерке, каков очерк „Адольфа“, в таком ограниченном и, так сказать, одиноком действии более выказать сердце человеческое, переворотить его на все стороны, выворотить до дна и обнажить наголо во всей жалости и во всем ужасе холодной истины».
То, о чем говорит Вяземский, конечно, еще не реализм в смысле литературной школы, но уже то, что в «Адольфе» узнавали действительность и противопоставляли его истинность, т. е. правдоподобие, «мечтательной Аркадии романов» баронессы Криденер и романов, написанных почти одновременно с «Адольфом» («Валерия» Криденер 1803 г. и «Матильда» Коттен 1805 г.), доказывает, что для Пушкина роман Б. Констана уже подступ к реализму.[65]
Поэтому сопоставление «Адольфа» с произведениями Пушкина вплотную подводит к принципиальным вопросам, связанным с проблемой реализма в творчестве Пушкина.
КОММЕНТАРИИ (Э. Г. ГЕРШТЕЙН)
Впервые — Временник Пушкинской комиссии т. I, М.-Л., Изд-во АН СССР, 1936, с. 91—114.
В 1958–1959 гг. Ахматова, готовя сборник своих статей о Пушкине, намеревалась перегруппировать материал, в частности перенести 5-ю главку настоящей статьи в переработанную статью о «Каменном госте». Для этой цели последняя главка «Адольфа» «… была сокращена и отчасти заново отредактирована. Некоторые стилистические исправления Ахматова внесла и в другие главки. Ввиду того, что переработка статьи о „Каменном госте“ не доведена до конца, начатая правка „Адольфа“…» в основном тексте — не учитывается.
В 1959 г. Ахматова так писала о своей статье: «Когда в 1936 году моя статья об „Адольфе“ была уже написана, а пушкинисты в последний раз сплошь читали черновики поэта для юбилейного издания 1937 года, оказалось, что Пушкин своей рукой написал в предполагаемом предисловии (год?) к „Онегину“: меня многие упрекали за сходство моего Онегина с Адольфом (или что-то в этом роде). Затем зачеркнул АДОЛЬФ и написал ЧАЙЛЬД ГАРОЛЬД (черновик предисловия 1825 г.), хотя, как известно, Гарольд нигде не описан как светский человек, а только как скиталец, довольно быстро надоедает своему автору, который без всяких колебаний занимает его место.
Итак, без ложной скромности скажу, что все мои наблюдения над Онегиным — Адольфом оказались правильными, что подтвердил сам автор „Евгения Онегина“… Конечно, если бы это предисловие к „Онегину“ было разобрано раньше, я едва ли бы занималась этой темой, потому что такая деятельность напоминает выражение — ломиться в открытые двери» (ГПБ).
В архиве Ахматовой (ГПБ) сохранилась также черновая заметка (карандаш, на бумаге 30-х годов) «Примечание к статье об Адольфе». Несмотря на незавершенность, оно представляет интерес, так как вскрывает связь между «Онегиным» и «Езерским»:
«Пушкин еще раз вспомнил об „Адольфе“, чтобы отречься от него, так же как от других героев, пленивших воображение поэта в молодости. Я имею в виду черновики поэмы „Езерский“. В строфе (XV) Пушкин отрекается от романтических героев, говоря о Езерском:
{Последняя строка у Пушкина „А просто гражданин столичный“, но в черновых вариантах есть строка: „Хоть малой он обыкновенный“. — Э. Г.)
В рукописи Пушкина перечисление этих романтических героев гораздо обширнее, все они реальные литературные персонажи (не Чайльд Гарольд, не чернокнижник молодой — т. е. Манфред или Мельмот, не убийца — т. е. Ж. Сбогар и т. д.). Очевидно, перед Пушкиным мелькали эти герои и он тотчас же заносил их краткие характеристики на бумагу. Среди этих характеристик есть одна, на которой нам следует остановиться:
Езерский: „Не белокурый мизантроп“ — ср. в 8-й главе „Онегина“ строфа XII:
Или печальным сумасбродом.
При интересе Пушкина к Констану очень трудно допустить, чтобы внешность автора „Адольфа“ осталась неизвестной Пушкину. Греч, декабрист Волконский и А. И. Тургенев лично знали Б. Констана. В статье „Французские ораторы“, переведенной Гречем из иностранного журнала 1820 года, сказано следующее: „Б. Констан отличается тем, что светло-русые волосы его извиваются в длинных локонах; сказывают, что он носит эту прическу для воспоминания о приключениях страстной бурной юности своей, что какая-то Коринна любила разглаживать эти локоны своими нежными пальцами“.
К изданию „Collection des ouvrages“ Констана 1818 года приложен портрет автора именно в такой прическе. Другое определение отвергаемого Пушкиным героя — мизантроп. О мрачности характера Б. Констана — Адольфа свидетельствует роман…»
64
Эта фраза звучит как цитата. Ср. «Евгений Онегин» (3-я глава, строфа IX): «Малек-Адель и де Линар», а также примечание Пушкина: «Малек-Адель — герой посредственного романа m-me Cottin. Густав де Линар герой прелестной повести баронессы Крюднер». О неправдоподобии романов Коттен Пушкин говорил дважды: в 3-й главе «Онегина» (строфа XI, характеристика героя старых романов) и в статье «Мнение М. Е. Лобанова о духе словесности» (1836).
65
В том же самом отрывке повести («На углу маленькой площади»), который воспроизводит сюжетную схему «Адольфа», несомненно влияние и Бальзака. Я имею в виду рассуждение о том, как должен себя вести обманутый муж. В декабре 1829 г. вышла (анонимно) знаменитая «Физиология брака» Бальзака, о которой Пушкин упоминает в «Египетских ночах». В этой книге вопрос о поведении обманутого мужа трактуется чрезвычайно подробно. Напр.: «Quelle doit etre la conduite d'un mari en s'apercevant d'un dernier symptome, qui ne lui laisse aucun doute sur 1'infidelite de sa femme» (c. 287, изд. 1868 г.) («Каким должно быть поведение мужа, окончательно убедившегося в неверности своей жены»). Ср. в пушкинском отрывке: «** скоро удостоверился в неверности своей жены (…) Он не знал, на что решиться: притвориться ничего не примечающим казалось ему глупым…» Ср. с «Физиологией брака»: «Paraitre instruit de la passion de sa femme est d'un sot; mais feindre d'ignorer tout est d'un homme d'esprit» (c. 229) («Только глупец показывает, что знает о страсти своей жены, умный человек сделает вид, что ничего не замечает»). Там же: «Le grand ecueil est le ridicule» («Самое опасное для чести — это смешное»). Бальзак также дает ряд примеров мужей, смеющихся «над несчастием столь обыкновенным» (с. 288), что Пушкин называет «презрительным». В пушкинском отрывке одно сравнение взято из той же книги Бальзака: «Он вышел из комнаты, как школьник из класса» (черн.) «Elle s'evada comme un ecolier qui vient d'achever une1 penitence» («Она удалилась как школьник, который отбыл наказание»). Ср. также в «Станционном смотрителе»: «Дуня, одетая со всей роскошью моды, сидела на ручке его кресел, как наездница на своем английском седле». Ср. у Бальзака: «J'apercus une jolie dame assise sur le bras d'un fauteuil, comme si elle eut monte un chevai anglais» (c. 115) («Я заметил красивую даму, сидяющую на ручке кресла, как будто она сидела на английский лошади»). В письме от 12 апреля 1831 г. В. С. Голицын, которого Пушкин ссужал книгами, писал: «Посылаю Вам развратительную книгу (Physiologic du mariage)…» («Литературное наследство», т. 16–18, с. 610) (XIV, 161).