В 1937 году я прибыл в Испанию, был принят братом генерала Франко. Выступал по радио с обращением к воевавшим в Испании солдатам Красной армии — призывал их сбросить Сталина, освободить нашу Родину… В сороковых годах я жалел о моей испанской авантюре, но тогда это было наивным проявлением любви к Родине.
Вернулся в Италию, меня мобилизовали и отправили в Ливию. Когда Италия вступила во Вторую мировую войны, я попал в плен к англичанам, оказался в лагере в Индии. Условия были отличными, англичане относились ко мне приветливо.
О нападении Германии и Италии на Советский Союз узнал почти сразу же. Нехорошо было на душе: одно дело участвовать в гражданской войне, совсем другое — состоять во вражеской армии. И тогда остро осознал: еще вчера ненавистный мне Советский Союз и есть Россия, моя Родина. Мне надо быть там, а не среди итальянцев.
Я добился встречи с английским генералом, заявил ему, что отказываюсь от итальянского гражданства и прошу передать меня советским властям. Мне ответили, что на это надо время и к тому же белому русскому не стоит проситься в Советскую Россию. Я долго ждал, потеряв надежду, дважды пытался бежать из лагеря. Оба раза меня возвращали и заключали в тюрьму.
Я послал заказное письмо Сталину с просьбой разрешить мне возвращение на Родину. Из Кремля пришло уведомление о получении письма, ответа не последовало… Но с июня 1941 года понятия «русский» и «советский» стали для меня однозначными».
У других эмигрантов, у руководителей НТС мировоззренческих, идеологических противоречий с немецкими офицерами не было. Напротив, их объединяло некое душевное сродство, и это облегчило союз с Гитлером.
НТС охотно принял предложение немецкой разведки предоставить солидаристам типографию, чтобы они могли печатать свои издания для переброски в Советский Союз.
После войны они писали, что скрывали свое этническое происхождение и политические симпатии от немцев. Но в это трудно поверить. Их немецкие работодатели прекрасно знали, с кем имеют дело. Лидеры НТС Владимир Поремский, Кирилл Вергун (инженер Кирилл Дмитриевич Вергун был одним из создателей союза в 1930 году) и Александр Казанцев перебрались в Германию и вошли в редколлегию ежедневной пронацистской газеты «Новое слово», которая издавалась в Берлине. С началом войны лидеры НТС, прежде всего Роман Редлих и Владимир По-ре. мский, отправились в Россию, чтобы работать в аппарате восточного министерства Розенберга. Потом активно сотрудничали с армией генерала Власова.
Разумеется, солидаристы быстро увидели, что нацисты не только антикоммунисты, но и русофобы. Насчет России у нацистов были совершенно ясные планы, которые не оставляли никакой иной роли для русских националистов. Немцы принимали на службу в оккупационную администрацию русских националистов, но не хотели, чтобы на территории Европы оставалось русское государство. Тогда как, скажем, украинцы или казаки могли надеяться на получение автономии из рук немцев.
«Мама всегда была ярой антикоммунисткой — что неудивительно, если принять во внимание, что двое ее братьев погибли в самом начале революции, — писала княжна Мария Васильчикова, которая всю войну провела в Германии. — Она придерживалась этой несгибаемой позиции двадцать лет, и дело дошло до того, что даже Гитлер виделся ей в благоприятном свете, согласно принципу «враги моих врагов — мои друзья».
Когда она приехала в Берлин в сентябре 1941 года, она еще надеялась, что немецкое вторжение в Россию приведет к массовому народному восстанию против коммунистической системы; после чего с немцами, в свою очередь, разделается возрожденная Россия.
Так как она не жила в Германии сколько-нибудь длительное время при нацистах, ее нелегко было убедить, что Гитлер — не меньший злодей, чем Сталин. Мы же, успевшие уже некоторое время прожить в Германии, были свидетелями гнусного сговора между Гитлером и Сталиным с целью уничтожения Польши и из первых рук знали о немецких зверствах в этой стране; поэтому у нас не было подобных иллюзий.
Но по мере того как становилось известно о тупой жестокости германской политики на оккупированных территориях СССР и множилось количество жертв как там, так и в лагерях русских военнопленных, любовь мамы к своей стране, усугубленная ее скрытой изначальной германофобией, восходящей к годам ее работы медсестрой на фронтах Первой мировой войны, пересилила ее прежние бескомпромиссные антисоветские чувства, и она решила принять посильное участие в облегчении страданий ее соотечественников, и прежде всего русских военнопленных».