«Богатый финансист израильского происхождения» барон фон Шредер, который вскоре после этого надел форму генерала СС, вспоминал перед Международным военным трибуналом в Нюрнберге после войны:
«Когда НСДАП 6 ноября 1932 потерпела неудачу и прошла свою кульминационную точку, поддержка партии стала настоятельно необходимой. Руководители экономики боялись большевизма».
Несмотря на все меры предосторожности, эта встреча не осталась в тайне, и газеты сообщили о ней 5 января под крупными заголовками. Геббельс не хотел больше бежать от суеты, наоборот: «Финансовое положение внезапно улучшилось. Если это дело выгорит, мы будем недалеко от власти».
Гитлер приехал в небольшую землю Липпе, где было всего 90000 избирателей. Геббельс приехал вслед за ним в замок барона фон Эйнхаузена, который предоставил его под штаб, и оба наперебой выступали перед крестьянами чуть ли не в каждой деревенской пивной. Нужды в деньгах больше не было, и десять дней спустя партия получила дополнительно 20% голосов. Вокруг этого успеха подняли невероятный шум, «сигнал из Липпе» стал лозунгом дня, а там прошли еще две недели, и в понедельник 30 января 1933 г. человек, который отослал на родину свои австрийские документы, законно был назначен рейхсканцлером немецкого народа. До глубокой ночи колонны по 12 человек в коричневых и серых рубашках с горящими факелами дефилировали мимо рейхсканцелярии, на балконе которой стоял рядом с опирающимся на палку Гинденбургом 43-летний новый канцлер и блестящими глазами смотрел на море огней. В расположенном напротив отеле «Кайзерхоф» Геббельс чувствовал себя как на кельнском карнавале.
«Der 30. Januar 1933» by Arthur Kampf, 1939
Погибший вскоре после этого в концлагере Карл фон Осецкий жестоко заблуждался, когда писал в своей «Вельтбюне» 31 января 1933 г. на первой странице:
«Теперь каждый немец может стать рейхсканцлером. Родители многодетных семей — у вас появляется шанс».
Немцы и весь мир были не готовы правильно оценить новое правительство.
Сначала все, вплоть до СА, пытались произвести хорошее впечатление. Гитлер заклинал по радио:
«Да поможет нам всемогущий Господь своей милостью в нашей работе, да направит Он на верный путь нашу волю, да благословит наш разум и да осчастливит нас доверием нашего народа».
Все чаще он заканчивал свои речи словом «Аминь». Он строго и недвусмысленно предупреждал СА:
«Я приказываю вам слепо соблюдать строгую дисциплину. Тот, кто попытается отдельными акциями внести замешательство в общественную жизнь, тот сознательно будет действовать против национального правительства».
Гесс, заместитель фюрера, запретил всем членам партии своим циркуляром какие-либо акции против еврейских универмагов, таких как «Карштадт» и «Тиц», и еврейских банков, таких как «Дойче банк», «Дрезднер банк» и «Коммерц-банк». Тайная государственная полиция (гестапо), которая сначала подчинялась шурину Геринга, распустила самодеятельный концлагерь, устроенный СА. 2-я уголовная палата Штеттина приговорила организатора этого учреждения за злоупотребление властью к 13 годам каторги.[52]
Под особым покровительством руководителя берлинских штурмовиков графа Гельдорфа венский еврей, партайгеноссе Гершель Штейншнейдер под именем Эрика Яна ван Гануссена превратился в партийного ясновидящего. Пользуясь трюками опытного фокусника и давая в своих предсказаниях волю своей богатой фантазии, он стал любимым консультантом многих партийных выскочек. Газета «Фёлькишер беобахтер» широко рекламировала его, да еще и с иллюстрациями.
Прежние государственные деятели уходили на пенсию. Бывший председатель Совета министров Пруссии Карл Зеверинг, который не раз запрещал СА и ношение коричневых рубашек, теперь ежедневно гулял со своей собачкой в скверах Билефельда, и никто его не беспокоил. Социал-демократическая партия устами одного из своих руководителей, Лебе, заявила о своей «решительной поддержке правительства».
Председатель Прусского Государственного совета и обер-бургомистр Кельна Аденауэр, будущий канцлер ФРГ, хотел, чтобы никакие опасности не угрожали «правительству, утвержденному успешным ходом национальной революции. Мы приветствуем его борьбу против марксизма».
И Теодор Хейс, будущий президент ФРГ, вместе с двумя третями депутатов рейхстага голосовал за предоставление правительству Гитлера права издавать законы без согласия рейхстага, заключать договоры и изменять Конституцию — короче, делать все, что ему заблагорассудится.
Рейхстаг, который штурмовики называли «балаганом», поджег один голландский коммунист. «Балаган» горел ярким пламенем, когда Гитлер по окончании рабочего дня слушал вместе с Геббельсом пластинки Вагнера. Оба были сильно возбуждены: «Это знамение. Сигнал. Начинается». Но ничего не началось: только коммунистических руководителей и евреев левого толка вытащили ночью из кроватей, а на следующее утро появилось «Постановление о защите народа и государства», чтобы задним числом создать правовую основу для арестов.
Национальные немецкие евреи, когда Гитлер пришел к власти, лезли из кожи вон и взывали:
«Мы, члены основанного в 1921 г. Союза национальных немецких евреев, всегда, в дни войны и мира, ставили благо немецкого народа и родины, с которой мы чувствуем неразрывную связь, выше нашего собственного блага. Поэтому мы приветствовали национальное восстание в январе 1933 г., хотя оно жестоко обошлось с нами самими, так как мы видели в нем единственное средство устранить ущерб, который наносили в течение 14 несчастных лет ненемецкие элементы».[53]
Евреи всего мира издевались над этими благомыслящими и придумывали для них лозунги вроде: «Хайль Гитлер, долой нас!» Когда они 24 марта через «Дейли экспресс» объявили новому правительству Германии экономическую и финансовую войну и «сплотились в священной войне против людей Гитлера как один человек», НСДАП оборонялась слабо — не то что позже. В ближайшую субботу партия призвала к бойкоту еврейских магазинов, но «при сохранении полного спокойствия и строжайшей дисциплины». «Мы и пальцем не тронем ни одного еврея. В субботу, когда пробьет 10 часов, евреи увидят, кому они объявили войну».[54] В понедельник плакаты «Немцы, не покупайте у евреев!» снова сняли, и граждане по-прежнему стали покупать там, где дешевле.
Боевая песня «Хорошо, когда брызнет еврейская кровь с ножа» была запрещена. Марш «Терпенье, преданные братья, шатается Иуды трон» запрета избежал, но другую прекрасную песню «Сегодня нам принадлежит Германия, а завтра — весь мир» под угрозой штрафа велено было петь так: «Сегодня нас слышит Германия, а завтра — весь мир».