Мы действительно отправились в Польшу. Путевые впечатления, новизна всего, усилия, которые оба мы делали над собой, — все это порою вновь создавало между нами подобие близости. Давняя наша привычка друг к другу и многообразные события, нами пережитые вместе, были причиной того, что каждое слово, едва ли не каждый жест пробуждали воспоминания, мгновенно возвращавшие нас к прошлому и вызывавшие невольное умиление; так молнии пронизывают мрак, но не рассеивают его. Мы как бы жили памятью сердца, достаточно могущественной, чтобы мысль о разрыве была горестной для нас, и слишком слабой, чтобы мы нашли счастье в длительном союзе. Я отдавался этим ощущениям, чтобы отдохнуть от обычной стесненности. Мне хотелось дать Элленоре доказательства нежности, которые могли бы ее удовлетворить; иногда я пытался снова говорить с ней на языке любви, но эти ощущения и этот язык походили на те чахлые бесцветные листья, унылые остатки былой растительности, что печально увядают на ветвях дерева, вырванного с корнем.
Глава седьмая
Приехав в Польшу, Элленора тотчас получила разрешение пользоваться доходами от поместий, которые родственники хотели у нее отсудить, но обязалась не распоряжаться этими поместьями до исхода тяжбы. Она поселилась в одном из них. Отец мой, который в своих письмах ко мне ни одного вопроса не затрагивал прямо, ограничился язвительными замечаниями по поводу моей поездки. «Вы уведомили меня, — писал он, — что не уедете. Вы пространно изложили мне все причины, по которым решили не ехать; именно поэтому я был твердо уверен, что вы поедете. Я могу только жалеть вас, видя, как при вашей независимой натуре вы всегда делаете то, чего не хотите. Впрочем, я не берусь судить о положении, недостаточно мне известном. До сих пор вы казались мне покровителем Элленоры, и с этой точки зрения в ваших поступках было некоторое благородство, возвышавшее вас, каков бы ни был предмет вашей привязанности. Теперь ваши отношения уже не те: не вы покровительствуете ей, а она покровительствует вам; вы живете у нее, вы — посторонний, которого она ввела в свою семью. Я не высказываю своего суждения о той роли, которую вы избрали, но она может иметь свои неудобства, и я хотел бы, насколько это в моих силах, смягчить их. Я пишу барону Т., нашему посланнику в той стране, где вы находитесь, и препоручаю вас его благоволению; не знаю, пожелаете ли вы воспользоваться моей рекомендацией; усмотрите в ней по крайней мере доказательство моего усердия и никак не покушение на ту независимость, которую вы всегда так успешно умели защищать против своего отца».
Я подавил в себе размышления, вызванные тоном этого письма. Поместье, где я жил с Элленорой, было расположено неподалеку от Варшавы; я поехал в этот город, к барону Т. Он принял меня дружески и стал расспрашивать о причинах моего пребывания в Польше, о моих планах; я отвечал с некоторым замешательством. После нескольких минут принужденного разговора он сказал мне: «Я буду говорить с вами откровенно. Мне известны побуждения, которые привели вас в эту страну; ваш отец сообщил мне их; скажу вам даже, что понимаю их; нет мужчины, который раз в жизни не метался бы между желанием порвать не приличествующую ему связь и боязнью огорчить женщину, которую он некогда любил. По недостатку опыта молодые люди сильно преувеличивают трудности такого положения, им приятно верить в истинность всех проявлений отчаяния, которые для пола слабого и своенравного служат заменой твердости и разума. Сердце страдает от этого, но самолюбие тешится, и зачастую человек, чистосердечно думающий, что он идет на заклание во имя горя, им причиненного, на самом деле приносит себя в жертву иллюзиям собственного тщеславия. Среди страстных женщин, столь многочисленных на земле, нет ни одной, которая не клялась бы, что умрет, если будет покинута, и ни одной, которая не осталась бы в живых и не утешилась». Я попытался прервать его. «Простите, мой юный друг, — сказал он мне, — если я говорю без обиняков; но все то хорошее, что я слыхал о вас, ваши незаурядные способности, мысль о поприще, на котором вам надлежит подвизаться, — все это налагает на меня обязанность ничего от вас не утаивать. Я читаю в вашей душе наперекор вам и лучше вас; вы уже не влюблены в женщину, которая властвует над вами и возит вас за собой; если бы вы еще любили ее, вы не пожаловали бы ко мне. Вы знали, что ваш отец написал мне; вам нетрудно было предвидеть, что именно я скажу вам; вы не досадовали, слыша из моих уст доводы, которые сами себе повторяете беспрестанно и всегда без пользы. Репутация Элленоры далеко не безупречна».