— Но… как это связано с Ицхаком? Он ведь не собирается грабить всё население, а лишь обрушить суконный рынок. Суконный, а не мясной, не соляной и не хлебный!
— Впрямую связано, мой драгоценный Филипп! Впрямую! Ицхак всю свою мудрость употребил на расчет — как каждый вложенный в дело фунт увеличить в пятнадцать раз. Но он не понимает, что рыночные законы, на которых он строит этот расчет, однажды отменят, уничтожат!
— Но кто и как?
— Тот и так, кто способен и хочет.
— То есть… Король?!
— Да. Король. Государство. Неужели ты думаешь, что военное ведомство станет терпеть убытки? Безропотно перекладывать свои деньги в карман одного умного лондонского иудея? Нет. Достаточно будет пустяка. Бумажки. А именно — указа, повинуясь которому по городам Англии пойдут алые мундиры, со свинцом и штыками. И все суконные лавки, на устройство которых Ицхак употребит свои деньги, закроют. Сукно заберут — и бесплатно. А иудеев разгонят. И заметь, все рыночные торговцы, все простолюдины будут плясать на площадях и приветствовать горестные вопли разорённых ицхаковых родственников. Придут и к Ицхаку и все деньги из хранилища перевезут в королевскую казну. В счёт покрытия убытков, которые никто и не станет подсчитывать. Солдаты заберут всё.
— И наше золото тоже?
— И наше золото тоже.
Филипп помолчал. Потом, покачиваясь в раскатившейся по хорошей дороге карете, задумчиво проговорил:
— Вы самый мудрый человек из всех, кого я встречал, патер.
Люпус в знак признательности прикрыл глаза.
— Ицхак сказал, — продолжил Филипп, — «на это пойдут ваши деньги, а также мои, сколько успею собрать». А соберёт он, безусловно, сумму незаурядную.
— Да, с запасом.
— И взять её нужно в последнюю ночь, перед самым началом ицхакова дела.
— В его хранилище железная дверь? — припоминая, спросил Люпус. — Без замка, без ключа? Тогда что же, взрывать?
— И камни, и раствор между ними — старинные, прочные. Время не тронуло их. Дверь кована вполне добротно. Конечно, взрывать.
Глава 2
Помещение старой тюрьмы совсем не трудно преобразить. Из камер и коридоров нужно вынести старый хлам. Потолок и стены очистить от копоти и покрыть их белой или слегка подсиненной известью. Привезти новую мебель — желательно тяжёлую, долговечную. В зарешеченные оконные проёмы вставить рамы со стёклами. Проверить и смазать запоры. В итоге получится не тюрьма, а приличный и строгий пансион для благонамеренных девочек.
И, чтобы завершить приятное превращение, в пансион следует привезти достойную во всех отношениях пожилую метрессу.
Донна Бригитта
Ранним осенним утром, наполненным невысоким и тихим солнцем, к воротам бывшей тюрьмы приблизился неторопливый эскорт. Кто-то глянул на него из бойницы над воротами. Видно было, что ехали всю ночь, кони устали, всадники выпрямленными руками тяжело упирались в луки сёдел.
Небольшая карета и трое всадников остановились возле высоких, окованных железными плашками створок.
— Кто и зачем? — долетел из бойницы хрипловатый, простуженный голос.
«Голос женский, но с показной грубостью. Боятся они кого — то, что ли?» — подумал тот, кто был ближе всех к воротам; и, вскинув голову, зычно крикнул:
— Привезли сиротку на воспитание! Патер Люпус прислал метрессе письмо! И деньги!
Спустя минуту из бойницы на верёвке опустили корзинку. Один из всадников, подъехав, положил в неё кошелёк и бумажный свиток с печатью. Корзинка, подёргиваясь, полезла вверх.
— Ещё немного подождём, — сказал всадник, возвращаясь от ворот к спутникам.
— А сколько это «немного»? — недовольно спросил один из них, тяжело наваливаясь животом на луку седла.
— Ну, сам считай. Сейчас привратница отнесёт письмо к метрессе. Та прочитает, сочтёт деньги. Отдаст распоряжение. Привратница вернётся — и впустит нас. Думаю, через полчаса мы напоим лошадей и отдохнём.
— Через полчаса! Ехали весь день и всю ночь! Я к этому седлу припёкся, как к сковородке…