Часть первая
«Ред Булл» — вкус победы
На заснеженном подмосковном поле догорали немецкие танки. Вокруг похожих на лопнувшие прыщи воронок валялись иноземные трупы. Шумел ветер. Было холодно.
Мрачную картину оживляли советские солдаты, молча стоявшие на арене недавнего сражения. Некоторые из них курили, время от времени сплевывая пропитанную махоркой слюну в горячий декабрьский снег, другие глядели по сторонам, оценивая проделанную ратную работу. Что-то бормотали в шипящее радио танкисты. Артиллеристы замерли у орудий, позируя фотокорреспонденту «Красной Звезды». Со стороны освобожденной деревни — ни один дом не уцелел, только церковь тыкала в небо деревянным крестом — доносилось урчание грузовиков, подвозивших подкрепление.
Почему-то пахло сыростью, словно на дворе стоял не декабрь, а март, и непонятно откуда доносилась пугающая бесконечным оптимизмом электронная музыка. В общем, было ясно, что скоро новая атака, и переживут ее немногие.
Андрей нажал на паузу, допил кофе, потер уставшие глаза, встал с кресла и, прихватив чашку, пошел на кухню. Кроме него, дома никого не было. Включив чайник, он переставил отцовскую пепельницу с подоконника на покрытый бежевой клеенкой стол, сел на стул, прижатый к окну острым боком столешницы, вытащил из кармана спортивных штанов пачку сигарет и закурил. Сделав пару затяжек, он привстал и включил висевшее на стене радио. В окно упирался плотный ком сентябрьского тумана, чайник начал тихонько гудеть, лучшая часть пятницы была потеряна — в общем, сгущавшуюся тоскливую реальность следовало чем-нибудь разбавить.
Радио с противной готовностью заговорило бодрым ди-джейским голосом. Андрей испытал обычную неловкость. Он никогда не мог представить себе внешность ведущего. Его расстраивала такая ущербность воображения, и раньше он даже пытался тренироваться в электричках. Вслушиваясь в объявления машиниста, Андрей мысленно реконструировал его облик и, когда поезд останавливался в Москве, спешил к кабине, чтобы проверить результаты эксперимента, но его всегда ждало разочарование — вылепленный с таким трудом трафарет совершенно не подходил оригиналу. Когда заиграла музыка, Андрей вздохнул с облегчением.
Чайник доживал последние секунды своей очередной жизни — зрелое гудение воды постепенно превращалось в старческие всхлипы. Андрей встал, достал из шкафчика стеклянную банку с кофе и сахарницу, положил в чашку стандартную дозу — четыре ложки сахара и одну кофе, дождался финального щелчка, снял чайник с подставки и налил кипяток. Запах кофе, как обычно, вызвал легкий приступ тошноты.
Андрей вернул чайник на подставку, докурил сигарету, стоя у окна — из-за тумана земли было совсем не видно, и от этого начинала кружиться голова, — выбросил окурок в форточку, выключил радио, взял чашку и пошел обратно в комнату. Когда он садился в кресло, раздался телефонный звонок.
Центральная площадь города носила светлое имя Юности. Названная так когда-то давно, когда все было плохо — на крышах домов горели красные лозунги, школьники ходили в одинаковой форменной одежде, а производство детской порнографии катастрофически отставало от мирового уровня, — она вскоре оправдала свое название. Как только в городе набралось достаточно юности, то есть когда дети первых электронных поселенцев подросли и задумались о различиях между полами, площадь стала эту юность аккумулировать, высасывая ее из темных дворов и парков.
Осью замощенного бетонными плитами кусочка планеты служил фонтан. Днем, в теплое время года, он освежал пыльный городской воздух (архитектор был человеком начитанным), а по вечерам собиравшиеся вокруг фонтана молодые люди кидали в бетонную чашу опустевшие бутылки и банки, потому что не хотелось ни просто ставить их под ноги, ни идти к урнам, дежурившим возле окружавших площадь зданий — кинотеатра, аптеки, ресторана и магазина «Спорт», в витринах которого нарисованные люди играли в баскетбол, катались на коньках и разрывали крепкими нумерованными грудями финишные ленточки.
Андрей и Олег прибыли на площадь Юности примерно в половине восьмого. До календарного заката оставалось еще тридцать минут, но из-за тумана было уже совсем темно, и над площадью повисли ртутные светляки включившихся фонарей.
Вообще-то приехали по делу — недалеко останавливался автобус четырехсотого маршрута, за небольшую плату доставлявший всех желающих в Москву, — но впереди расстилалась широкая равнина выходных, спешить совершенно не хотелось, а потому пока сделали привал, расположившись на одной из стоявших на площади лавочек и допивая купленное по дороге пиво.