Олег удивленно разглядывал остатки шнурка.
Андрей наклонился и ударил Диму кружкой по затылку. Он вложил в удар недостаточно силы. Кружка не разбилась, но на дне ее все же появилась кровь.
Дима застонал. Андрей повторил попытку, на этот раз удачно, с идеальной точностью воспроизведя виденное много раз в кино. Кружка разлетелась вдребезги. Тело Димы разом утратило упругость. Он уткнулся носом в асфальт и затих.
— Все? — спросил Олег.
Андрей ничего не ответил. Повинуясь внезапному приступу вдохновения, он ногой перевернул Диму навзничь и несколько раз сильно ударил каблуком в лицо. Раздался ореховый треск. Нос Димы изменил форму, рот открылся, и между остатками губ стали видны осколки зубов.
— Все? — снова спросил Олег.
Андрей присел на корточки. В руке у него был клубный вариант «розочки» — ручка кружки с острыми осколками. Прищурившись, как хирург, удаляющий гланды, он дважды ткнул Диму в горло и сказал:
— Думаю, теперь все.
В этот момент в кармане Димы зазвонил мобильный телефон.
Андрей посмотрел на Олега.
— Можно, — сказал Олег, пожав плечами. — Наверное.
Андрей сунул руку в карман Диминого пальто, достал трубку, нажал кнопку ответа и сказал:
— Да.
— Нет, — сказал Андрей. — Не думаю.
— Ну потому, что я его только что убил, — сказал Андрей.
После этого он нажал отбой и с силой швырнул телефон в стену дома. Телефон разбился.
— Думаю, нам пора, — сказал Олег.
— Да, — сказал Андрей. — Пожалуй.
Они поднялись и побежали — легко и быстро, так, как бегают только те, кого нельзя догнать.
Где-то вдалеке выла милицейская сирена. Видимо, ловили преступников.
Ответ
— Идиот, — сказала Марина, но в трубке уже бились короткие гудки.
Марина недолго смотрела в окно, пытаясь осмыслить услышанное, потом снова набрала номер, решив, что в первый раз просто ошиблась. В трубке что-то скрипнуло, и механический женский голос произнес фразу, впоследствии широко разошедшуюся в народе.
Марина задрожала. Сама не понимая почему, она чуть было не расплакалась. Потом взяла себя в руки и позвонила Светке. Светки дома не было.
Марина положила трубку, побродила по комнате, что-то бормоча, потом быстро переоделась и вышла в прихожую.
— Ты куда? — спросила мама, появившаяся в прихожей, когда Марина застегивала сапоги.
— Пройдусь, — сказала Марина. — Я недолго.
Мама вздохнула и вернулась в комнату.
Марина действительно гуляла недолго. Обошла пруд. Покурила. Подышала свежим воздухом. Вернувшись домой, она еще дважды набирала номер Димы — сначала мобильный, потом домашний. Но никто так с ней и не поговорил.
Не удалось ей дозвониться и в воскресенье. О том, что случилось, она узнала только в понедельник, когда позвонила Диме домой и наткнулась на его брата.
После этого разговора она действительно заплакала. Плакала она долго и беззвучно, даже не пытаясь вытирать слезы. Плакала оттого, что осталась совсем одна. Оттого, что теперь никто никак не поможет. Оттого, что ничего нельзя вернуть и изменить. Оттого, что все закончилось.
Эпилог
…как у всякого разумного человека, похожая на многослойный коктейль, в цветах флага экзотической страны. Роль легкого ингредиента выполняло неприятие радостной готовности людей покинуть родной дом, замешанной на жгучей ненависти к будничной жизни и мучительном ожидании отпуска. Более тяжелой составляющей были чисто бытовые ощущения — обильное потоотделение, зуд от комариных укусов, обострявшаяся бензиновая вонь городских улиц. На самом дне плескались детские воспоминания, когда на все лето приходилось ездить к бабушке, и власть старшего брата становилась неограниченной… Впрочем, в этом году испытываемые эмоции лучше всего было сравнить с «Кровавой Мэри». Наверху — едко-светлое осознание того, что и этим летом не удастся влиться в общемировой праздник. Внизу — солено-красное понимание того, что теперь подключение к какому бы то ни было празднику едва ли возможно. Конечно, и эти две составляющие можно было долго и подробно анализировать, но нужды в этом не было никакой. Хватало того, что провожать Олега невыносимо…
…обычно: обострение чувства одиночества, ожидание отключения горячей воды и неприятное предвкушение визита вежливости к бабушке. Впрочем, теперь все было гораздо проще и хуже: мучила мысль о том, что поездка на теплый соленый берег могла бы все изменить, и не замечаемое раньше безденежье вдруг оборачивается такой безнадежностью. В общем, провожать Светку не было никакого желания.