Начавшееся путешествие принесло, конечно, множество приятных открытий. Например, Марина раньше не знала, что держаться за руки, сидя за столиком в кафе друг напротив друга, очень удобно и хорошо. Она совершенно не представляла себе те волшебные ощущения, которые вызывает поездка по ночной Москве на машине сердечного друга. И даже понимающая мамина улыбка, предварявшая сообщение о том, что звонит мальчик, казалась теперь маленькой победой.
Однако главным открытием была пустота ожидания, принесенная Димой в ее жизнь. Раньше Марина думала, что мужчины призваны как раз заполнять пустоту (грубая физиологическая подоплека такого вывода ускользала от ее внимания). Сочетания мужских имен с решительными притяжательными местоимениями, которыми так любили кидаться Маринины подружки в прокуренных туалетах и раздевалке институтского спортзала, представлялись магическими заклинаниями, разом украшавшими жизнь и избавлявшими от страданий.
На деле все оказалось сложнее. Теперь в распоряжении Марины тоже имелось свое заклинание, к тому же подкрепленное названием автомобиля, которое прекрасно вписывалось в общую стилистику женской беседы. Но вдруг выяснилось, что заклинание это действует только в обществе. Внимательные уши подружек служили чем-то вроде линзы, превращающей рассеянный солнечный свет в яркую жгучую точку. Когда Марина оставалась одна, сознание собственной нужности кому-то почти полностью утрачивало силу.
Омерзительный холод ожидания Марина впервые ощутила еще в тот четверг, перед дебютной встречей с Димой. Но тогда она не придала неприятному чувству значения, решив, что это временная и не заслуживающая внимания трудность.
В полной мере новые переживания пришли в ее жизнь сразу после первой встречи с Димой. Марина очень рассчитывала на выходные, но Дима сказал, что уезжает на дачу помогать родителям. Единственным утешением были только Димина улыбка да неожиданно возникшая уверенность в том, что у них впереди еще много времени, через мгновение поддержанная обещанием перезвонить на неделе. Марина подставила щеку под внезапно приблизившиеся Димины губы, расстройство свое никак не показала и пошла домой.
Светлую часть субботы удалось умело израсходовать. Марина сходила с мамой на рынок, убралась в своей комнате, помылась и сделала еще много дел, нужных и полезных. Кроме того, она еще не отошла от вчерашнего приключения, и перерыв в получении сильных эмоций был кстати. Вечером, перед ужином, она вышла прогуляться и выкурить пару сигарет. Никотин испортил аппетит, и, вернувшись с прогулки, ужинать Марина не стала, изрядно напугав маму.
Настоящим испытанием стал вечер. Часы, разделявшие ужин и отбой, девать было некуда. Сначала она по инерции включила компьютер, но потом вдруг испугалась обнаружить в чате Диму. Или не обнаружить. Читать совсем не хотелось. Возникшее желание перебрать в памяти подробности вчерашней встречи было непонятно. Отсутствие грубой привычки, которая расставила бы указательные знаки на тропинках Марининой души, вызвало нерешительность. Марина не знала, стоит предаваться воспоминаниям или нет. В общем, после почти шестидесяти минут мучений в компании поющей женщины с башкирским именем Марина избрала хорошо отработанный человечеством способ избавления от страданий — она отправилась в родительскую комнату, чтобы погреться у голубого экрана в компании вяло переговаривавшихся мамы и папы. Монтень весь вечер просидел у нее на коленях. По счастью, после сеанса удалось быстро заснуть.
Суббота задала общее настроение потянувшейся за ней семидневке. Светлая часть суток уничтожалась с помощью неотъемлемых прав и обязанностей — можно было сходить на рынок, в институт или даже парикмахерскую, чтобы подровнять челку. Можно было приготовить обед, сдать папины бутылки или выкурить пару сигарет во время прогулки вокруг пруда. Трудности начинались вечером, когда приходило ожидание. Сидя перед телевизором, Марина постоянно просила папу, присвоившего себе монопольное право на пульт дистанционного управления, сделать звук потише. Папа слушался далеко не всегда. Это было неприятно, но гораздо неприятнее было то, что он прекрасно понимал причину Марининых просьб и однажды с раздражением сказал:
— Да услышишь ты телефон, не психуй.