— Динка! — Костя обхватил её за плечи, — да шучу же я! Привет, очень рад тебя видеть!
— Дурак! — женщина стукнула кулачком его по груди, — а я решила, что… Шутит он, видите ли!
— Да как я мог тебя не узнать, если ты совсем не изменилась! Ты, наверное, колдунья — открыла эликсир вечной молодости. Я рядом с тобой на старика похож.
— Льстец и подлиза, — улыбнулась Дина, — ты как здесь оказался?
— Да, понимаешь, мучаюсь ностальгией, брожу по счастливым местам своей молодости с романтическим названием Худалово.
— Да врёшь ты всё! По делам, небось, заехал. Я вот с работы иду.
— А ты разве не здесь? — Костя махнул рукой в сторону торгового центра, — а то я четыре раза все отделы и подсобки обошёл — хотел одним глазком на тебя посмотреть издалека.
— Ты всё такой же балабол, — вздохнула Дина.
— Ваше неверие вторгает меня в пучину отчаяния.
— А ты не отчаивайся, ещё не вечер.
— В смысле? — не понял Костя.
— Зайдёшь ко мне? Раз уж мучаешься ностальгией. Думаю, нам найдётся, о чём поговорить.
— А у тебя…
— Я одна.
— Тогда сначала в магазин?
— Ну, давай. Традиция, как-никак.
— И не выпендриваться друг перед другом?
— Ха-ха-ха, — колокольчиком прозвенел Динин смех, — у тебя отличная память.
— Я готовился, просмотрел записи.
Неожиданно для самих себя, Костя с Диной развеселились, как дети. В магазине они завалили своими шуточками кассиршу, так, что та запуталась в ценах. На улице начали играть в снежки, под одобрительные взгляды детворы и осуждающие — их родителей. В подъезде Костя взялся помочь какой-то старушке поднять сумки, но, увлёкшись, утащил их на этаж выше. Хохоча, и продолжая подшучивать друг над другом, они расположились за столом в просторной Дининой кухне, открыли окно. Ветер ворвался в помещение, выдавив накопившуюся за день затхлость и наполнив его ароматом весны. Покуривая, Костя с удовольствием наблюдал за Диной, сноровисто накрывающей стол. Интересно, но он практически не соврал ей. Чуть округлившаяся, но не расплывшаяся фигура, стройные ноги, по-девичьи быстрые движения. Заметно, конечно, что она уже не юная девушка, но сорока с хвостиком ни за что не дашь. Всё такие же шикарные чёрные волосы, обаятельная ведьминская улыбка. А глаза!
— Ну, рассказывай, — попросил Костя, когда они опрокинули по первой.
— А что рассказывать, — пожала плечами Дина, — живу, работаю.
— Где сейчас?
— Юристом в порту, — она грустно улыбнулась, — несколько лет назад начала наконец-то трудиться по профессии. Пришлось многое вспоминать из того, что зубрила когда-то. Ну, вроде справляюсь, раз особо не ругают. Что ещё рассказать… Бабушку похоронила лет пять назад.
— Галчонок как поживает?
— Закончила школу, потом поступила в строительный колледж в Екатеринбурге. Там же снимает с подружками жильё, подрабатывает. Хочет продолжать обучение в ВУЗе.
— Молодец, — одобрительно кивнул Костя, — строители — люди востребованные, особенно сейчас. Жаль, что не увижу её. Должно быть, красавицей выросла. Поступит?
— Надеюсь. Если недоберёт баллов — обещали помочь с оплатой на первое время.
— Кто обещал? Впрочем, это не моё дело, — оборвал себя Костя, наливая по второй, — как родители? Живы?
— Скрипят помаленьку. На старости лет, правда, оппозиционерами заделались. «Батьку-геть!» и всё сопутствующее. Последний раз ездила — все уши мне прожужжали за политику. Мрак! А у тебя?
— У меня оба умерли. Ещё в девятом. Сначала мама, потом отец.
— Извини.
— Ничего, ты же не знала. Бабушку в позапрошлом году похоронил, до девяноста четырёх прожила. Уважуха!
— Да, нам такое не светит. Давай помянем усопших.
Выпили, помолчали, думая каждый о своём. Дина встала, отошла к окну, закурила, выпуская дым в приоткрытую щёлочку.
— Как друзья твои поживают? Илья и Витя, кажется?
— Нормально, — пожал плечами Костя, — что им будет, кабанам! Встречаемся иногда.
— Ты женат, дети?
— Женат, дочери тринадцать. Уже почти переросла папу.
— Здорово… А чем занимаешься в свободное время? Читать не разлюбил?
— Нет, конечно. Книги — моя любовь на всю жизнь.
— Такое бывает? — голос Дины стал грустным.
— С книжками — бывает.
Дина затушила окурок, вернулась к столу, сказала:
— Ну, тогда наливай по третьей — за любовь.
Они чокнулись, тонко зазвенел в тишине хрусталь. За окном уже сгустились ранние сумерки, и в полумраке казалось, что лицо Дины снова стало юным, беззаботным.