‒ Вася, вставай, историк тебе не простит такого кощунства, ‒ послушался настойчивый шепот у левого уха, а я не могла понять, какой историк, когда я за рулем. ‒ Колесова, проснись, зараза! ‒ нога автоматически нажала на газ, ушла в пустоту и я проснулась от того, что чуть не навернулась со стула.
Преподаватель удивленно повернул ко мне свое безупречное лицо, но я умело состряпала заинтересованный вид, черкая ручкой в тетрадке и изображая, что делаю пометки. Димка, который как раз читал свой доклад, даже не сбился. Чувствую, надо взять у него текст, историк точно запомнит мое подозрительное поведение и на экзамене коснется этой темы.
‒ Вась, я все понимаю, но хватит загонять себя так, ‒ зудела над ухом подруга. ‒ Тебе восемнадцать лет, а ты выглядишь будто за тридцать и у тебя семеро по лавкам.
‒ Что, я такой старой кажусь? ‒ мне стало страшно.
‒ Нет, такой же усталой. Ты же девочка, а ходишь которую неделю в штанах, с хвостом, не накрашенная, бледная, синяки под глазами, как панда, лак отрос наполовину, сняла бы что ли, а взгляд отрешенной, чисто маньяк-убийца. Тебя даже та блонда стороной обходит, хотя с виду борзая.
‒ Ну ладно тебе, Оль, ‒ вяло отбивалась я. ‒ Стой, какая блонда?
‒ Та самая, что в первый день на входе тебя встретила. Настя Громова, подружка Ивана Чакаева, он же Чаки, что с четвертого курса, с которым ты танцевала. Не заговаривай мне зубы. Я молчала, когда ты эту машину делала, ты теперь за следующую взялась. Хватит, у тебя месяц впереди, успеешь.
Преподаватель вновь кинул взгляд на нашу парочку, и мы приняли вид самых ботаничных студенток, которые вообще существует. Хотя, что нам его принимать, Олька такая и есть, а я, судя по описанному ей внешнему виду, тоже очень похожа. Может она и права, надо дать себе передышку? Прозвенел звонок, мы высыпали в коридор.
‒ Оль, ‒ решила я подмазаться к подруге, но она меня игнорировала. ‒ Ну Олюшка… Олюньчик.
‒ Чего тебе, зомби моей подруги?
‒ Я больше так не буду, ‒ оставалось проканючить мне.
‒ Не ври, я тоже самое слышала перед твоим днем рождения.
‒ Серьезно, все, с этого дня буду проводить с вами больше времени и приведу себя в порядок, ‒ с ехидными мыслями, что моя «машина спецагента» по сути уже почти доделана и за пару суббот я ее доведу, а пару кругов после обеда за треню можно не считать, так что можно покататься вечером.
‒ Ладно, ‒Олька сделала царственный жест рукой, но тут же испортила его поправив очки, а я хихикнула и, засмотревшись на нее врезалась во что-то твердое.
‒ Вася? ‒ раздался удивленный голос, а я подняла глаза и столкнулась с томным взором черных очей. ‒ Платье тебе больше шло, особенно, если выспишься, ‒ съехидничал Чаки. ‒ Не думал, что программа так сильно изменилась и первокурсники упахиваются на учебе.
‒ Не на учебе. Не упахиваются. Учту твои пожелания. И вообще, что хочу, то и ношу, ‒ протораторила я и ретировалась за подругу, а после и вовсе схватила ту за руку и позорно покинула место неожиданной встречи, в след мне донесся негромкий мужской смех.
‒ Вась, что с тобой? Если бы я тебя плохо знала, то подумала, что ты влюбилась.
‒ Да ты брось, какое там, просто смутилась, да и вообще он занят, а у меня это… Волга у меня недоделанная, ‒ сказала я и гордо двинула на следующую пару, а следом за мной шла Олька, с дикой улыбкой.
После быстрого обеда я приехала в мастерскую всего на два часа, к своей «зимней» машине даже не подошла, во избежание трепки собственных нервов. Строго сказала, что у меня еще месяца полтора, а работы там всего ничего, на пару суббот. Проскользнула подленькая мыслишка, что можно вечерами за неделю доделать. Но я представила, в какого пещерного человека за эту неделю превращусь, то отправила эту мыслишку в дальние дали, села в машину и поехала домой.
Мама, увидев меня, была сильно удивлена, но не сказала ни слова, а я поела и засела за уроки. К моему удивлению в девять задания кончились, так как в воскресенье было сделано очень многое, поэтому перед сном даже в ванну расслабляющую сходила, и заснула блаженным сном.
Погода продолжала не радовать, как будто это не сентябрь, а конец ноября, дождь, что лил последние пару недель продолжал свое мокрое дело. А мне так хотелось тепла и солнца, что я откапала в шкафу желтую юбку-солнце с бантом на спине, белую блузку в мелкий черный горошек, краситься почти не стала, только туши немного и немного тронула помадой губы, накинула пальто, впрыгнула в ботильоны и, хватая на ходу сумку, выскочила к машине. И не слышала, как мама вслед мне сказала: «Наконец Оля ей мозги вправила».