- Шестая, принимай "коня"! - оглушительно заорал калмык в наглухо заплетенное проволочной сеткой окно. - Шестая, "коня"!
- Я так скажу, Володя, - доверительно обратился Шнитман к Расписному. Уже то хорошо, что зона-то политическая в лесу!
- А чего хорошего? - мрачно отозвался Вольф, наблюдая, как калмык осторожно просовывает свою духовую трубку сквозь неровное отверстие в сетке. Кто знает, что написал смотрящий в очередной малевке да что пришлют в ответной...
- Воздух там хороший, свежий, лесной! Это очень Для здоровья полезно...
- А-а-а...
В пересыльной камере Владимирской тюрьмы содержалось всего пятнадцать человек, и в отличие от Бутырки здесь можно было дышать, но свежести в этой спертой, вонючей атмосфере явно недоставало.
Калмык сделал долгий вдох и, прижавшись губами к трубке, резко выдохнул. Резаный настороженно наблюдал со своей шконки. По лицу было видно, что он не ждет от ответа ничего хорошего.
С третьей попытки калмыку удалось прилепить хлебную пулю к решетке шестой камеры, а еще через несколько минут привязанная к нитке записка, трепыхаясь, как насаживаемая на булавку бабочка, протиснулась в щель и исчезла. Новая "дорога" просуществовала до вечера, и по ней успел вернуться ответ.
- Давай сюда, братва! - махнул все еще черноватой ладонью Микула.
Расписной, Катала и Зубач были приняты в сто восемнадцатой хате как авторитетные арестанты, их сразу включили в блаткомитет. Они неторопливо подошли, потеснили Грушу со Скелетом и стали за спиной смотрящего. Калмыку места не хватило, и он сопел в стороне, не видя малявы и не контролируя ее содержания. Настоящий, опытный бродяга так бы себя не вел. Значит, он просто тупой "бык".
Микула развернул маленькую, сильно измятую бумажку с косо оборванным краем, тщательно разгладил и принялся вслух читать корявые карандашные строчки.
- "Любой спор на интерес и есть игра на интерес". Потом перевернул малевку и прочел текст с другой стороны листка:
- "Эту рыбу никто из честных бродяг не знает. На "четверке" он точняк не был. Пинтос про него не слыхал. Смотрите сами и решайте по нашим законам..."
Микула медленно свернул записку, подумал.
- Ну, Груша, чего делать будем? - спросил он, обернувшись к одному из своих подручных. Чувствовалось, что смотрящий не особенно разбирается в таких делах.
- Ну, эта... Давай малевку по хатам прогоним... Как решат...
- Скелет?
- Давай... Спросим...
- Чего вы фуфло гоните! - возмутился Зубач. - Кого еще спрашивать? Нам самим надо разборняк чинить. Расписной, тащи его сюда!
Зубач явно перехватывал инициативу, и ясно было как божий день, что он хочет схавать Микулу и стать на его место.
Вольф подошел к шконке спящего новичка и уже хотел нагнуться, чтобы похлопать по одутловатой харе.
- Притворяется, гнида, - предупредил кот. - Поберегись, у него мойка(1) в клешне.
Этого Расписной не ожидал. После тщательного шмона на приеме ему казалось, что ничего запретного пронести с собой в камеру невозможно. Но веки здоровяка действительно напряжены и чуть подрагивают, у спящих они расслаблены. И руки сжаты в пудовые кулаки...
Не приближаясь вплотную, Вольф уперся ногой в бок лежащему и резким толчком с усилием сбросил стокилограммовую тушу на бетонный пол. Раздался глухой удар, вскрик и тут же рев бешенства.
1 Мойка - бритва.
- Паскуда, на Резаного тянешь! Распишу, как обезьяну!
С неожиданной ловкостью новичок вскочил и бросился на Расписного, целя зажатой между пальцами бритвой ему в лицо. Автоматическим движением тот поймал толстое запястье, левой несильно ударил в челюсть и, отжав откинувшуюся голову плечом, взял локтевой сгиб противника на излом.
- Бросай, сука! Ну!
Сустав противоестественно выгнулся, связки затрещали.
- Пусти... Сломаешь...
Бритва неслышно звякнула о бетон, Скелет поспешно схватил ее и отскочил в сторону.
- Вот так. Пошел!
Деваться было некуда. Чтобы ослабить боль, Резаный привстал на носки и послушно семенил туда, где его ждал готовый к разбору блаткомитет. Но похоже было, что настроение у первого стола переменилось.
- Гля, - забыв про запрет, присвистнул Груша, и ему никто не сделал замечания. Застыл, неестественно вытаращив глаза, Скелет.
С явной оторопью смотрели Катала и Микула. Смотрели не на Резаного, а на Расписного, будто он являлся виновником предстоящей разборки. А Зубач криво улыбался нехорошей, понимающей улыбкой.
Волк понял, что упорол косяк. И тут же сообразил - какой.
- Гля, братва, где это он таким финтам научился?! - обвиняющим тоном задал вопрос Груша. Он обращался к камере, и ее ответ мог вмиг бесповоротно определить дальнейшую судьбу Расписного. Если этот ответ не опередить...
- У ментов, где же еще! - сквозь зубы процедил расписной, выпустил Резаного из захвата и толкнул вперед, прямо к Микуле. - Мы с пацанами в Аксайской КПЗ три месяца тренировались. Клевый приемчик, он мне не раз помог.
- Чему ты еще у ментов выучился? - медленно спросил Зубач, не переставая улыбаться.
- А вот гляди! - Не поворачивая головы, Расписной растопыренной ладонью наугад ударил Грушу. Раздался громкий хлопок, Груша пошатнулся и резко присел, двумя руками схватившись за ухо.
- За что?! - крикнул он. - Ты мне перепонку пробил! За что?
- Не знаешь?! - Ударом ноги Расписной опрокинул Грушу на спину. - А отвечать за базар надо?!
- Да что я сказал?
- Вот что! И вот! И вот! - Расписной остервенело бил лежащего ногами, лицо его превратилось в страшную оскаленную маску. Груша дергался всем телом и утробно стонал. Но это был урок не столько Груше, сколько всем остальным. - Что еще тебе показать? - спросил Расписной, наступив Груше на горло и пристально глядя Зубачу в глаза. - Показать, как шеи ломают?
- Ты не борзей! - Зубач наконец согнал с лица улыбку. - В дому по людским законам живут! Ты чего беспредел творишь?
- А по закону честного фраера(1) ментом называть можно? Да за это на пику сажают! Щас я ему башку сверну, и любая сходка скажет, что я прав!
1 Честный фраер - высокий ранг в преступной иерархии.
Груша пытался протестовать, но из перекошенного рта вырывался лишь сдавленный хрип.