На Егорова латынь никакого впечатления не произвела. Он тускло произнес:
— Есть это решение. — Мягко подвинул к себе папку и достал листки, осторожно протянул Завьялову, чтоб не рассердить его. — Вот эскизы.
Тот бросил косой обиженный взгляд на чертежи и с каменным выражением уставился в окно, коротко бросив:
— Это не эскизы.
— А что же это? — искренне изумился Егоров.
— Это бумажки, — холодно пояснил Завьялов и добавил: — Бумажки, на которые я и смотреть не хочу.
— Почему?
— Потому! — Завьялов продолжал изучать окно.
— Ну а все-таки?.. — Егоров прикидывался тупым.
Завьялов прикрыл глаза, вздохнул и взглянул на партнера: может, тот просто издевается над ним? Но Егоров твердо глядел в пол. Завьялов сдался и положил ему руку на колено. — Старик… — он одним пальцем придвинул листок к себе, — это ведь все несерьезно! — Он еще раз взглянул на листок и с искренним участием пояснил: — Понимаешь… мне просто неохота вдаваться в сугубо технические детали… Ты только не обижайся… — Завьялов замялся, стараясь выразиться поделикатнее. — Это вопрос не твоего уровня.
Николай поднял глаза и удивился:
— То есть?
— Ну что «то есть»? — раздраженно повторил Завьялов. — Ты в тресте, да?
— Да.
— Ну так вот. Пусть приезжает ваш начальник технического отдела. Да тут, пожалуй, и главному инженеру треста не зазорно было бы к нам пожаловать.
Егоров усмехнулся и как-то неопределенно качнул головой.
— Что? Обиделся?. — Виктор снял руку с его колена и дружески, якобы в знак полного равенства, потрепал Егорова по плечу: как-никак однокашники! — Не надо, старик! Это лишнее. Дело есть дело, — повторил он егоровскую фразу, сам того не подозревая, и встал. — Извини, я сейчас. Ты тут поразмысли пока!
Завьялов подошел к Цветковой, склонился к листу, короткая складка прорезалась посредине лба.
— Танечка! Не рисуй красиво, прошу тебя! Твой лист не должен быть красивым. Это не натюрморт. Чертеж должен быть правильным. — Он взял со стола карандаш, поставил на монтажной схеме и на сечении три крючка. — Это все проверь. Неверно.
Таня вздохнула, кивнула хорошенькой головкой, меланхолически взглянула на Егорова, но, поскольку тот подбадривающе мигнул ей и усмехнулся, она скорчила ему рожицу.
Завьялов вернулся к Егорову, пригласил в коридор:
— Идем перекурим! У нас сейчас зарядка будет.
Егоров взглянул на часы, ужаснулся: уже одиннадцать, к делу фактически не приступали.
— Ну! Чего хмуришься? — полуобнял его Завьялов. — Я ведь тебе искренне… с открытой душой рассказал. Пусть ваш главный инженер приезжает — и все! Чего тебе на себя брать! Хороший подчиненный должен уметь заставить своего начальника поработать! Командировку мы тебе отметим, погуляй тут у нас, столицу посмотришь!
Егоров вздохнул, как-то бесцветно произнес:
— Так ведь я и есть главный инженер. Кому ж, как не мне, это все решать?..
Завьялов отвлекся, кого-то высматривал в глубине коридора, затем, спохватившись, переспросил:
— Что? Что?.. Ты что-то сказал?..
— Что сказал? — не понял Николай, и Завьялов, горячась, потребовал:
— Ну вот только что сказал… «главный инженер»! Что, главный инженер? Я прослушал.
— Так я ж и есть, говорю, главный инженер нашего треста «Промспецстрой», — повторил Егоров и опять взглянул на часы.
Виктор вдруг закашлялся, сильно покраснел, кое-как наконец продохнул и помотал головой. Потом крякнул, жалко улыбнулся:
— Жестоко… старик! Жестоко…
Дрожащая улыбка его тянула книзу левый уголок рта.
— Что… жестоко? — Егоров нахмурился и недоуменно отступил.
— Недозволенными приемами, старик, действуешь! — Завьялов вскинул голову и, не скрывая обиды, взглянул Николаю прямо в глаза… — Таким дураком ты меня сделал, дальше уж некуда… Правда, вот дубленка… — он снова криво усмехнулся, — по дубленке можно было б догадаться…
Недоумение не сходило с лица Егорова, Виктор раздраженно выговорил:
— Ну, брось, брось! Не делай вид, что не понимаешь! — И тут же хмыкнул: — Да, старик! Такие дела!.. Впрочем… — Завьялов испытующе-укоризненно смерил однокашника, — все закономерно. В наше время подножки — отличное средство! Так, чтоб брык — и с копыт твой соперник!..