Я стояла у окна и глядела на великолепный розариум доктора. Тут были самые разные сорта: и деревца с розами, походившими на огненные шары, и другие, разветвлявшиеся у самой земли и поднимавшие яркие цветы на длинных стеблях прямо к солнцу, и вьющиеся розы, которые обвивали своими длинными гибкими побегами изящно сконструированные решетчатые подпорки. Не хватало лишь одного — куста черной розы. Этот куст рос перед скромным домиком старого садовода, а хозяина его убили, — значит, лжет легенда, что черная роза приносит счастье своим владельцам?
Я так задумалась, что далее вздрогнула, когда за спиной у меня раздался веселый зычный голос доктора Свитайло:
— А! Вижу, что уважаемая пани Зузанна тоже становится пленницей роз! Предостерегаю вас, серьезнейше предостерегаю — гибельная это страсть. Ничто уж потом человеку не дорого. Ничто не волнует. Остаются только розы. Только розы.
Он шутил, но слова его прозвучали удивительно жестко. Я подумала, что он мог бы, пожалуй, для удовлетворения своей страсти уничтожить человека, если тот окажется помехой.
— Доктор, — сказала я, изображая предельный энтузиазм, — я так мечтаю увидеть это чудо вблизи! Но я знаю, что вы…
— Ха-ха-ха! — загремел он во весь голос. — Что я ревную розы больше, чем жену? Верно, верно! Но чего не сделаешь для такой милой, такой очаровательной женщины, как вы… Прошу, прошу вас покорнейше…
Выйти в сад можно было только через дом, отделявший его от улицы. В ограде не было ни ворот, ни калитки. Через мрачный коридор и крылечко мы вышли на солнце. Ходили от одного куста к другому, и доктор сообщал мне их имена и происхождение. Он утверждал, что цветы, а в особенности розы, имеют свой нрав. Даже у роз одного и того же сорта бывают разные характеры, различные привычки.
— Как у женщин, пани Зузанна, как у женщин!
— Но я отнимаю у вас время, доктор, — будто спохватившись, сказала я, — а ведь вы очень заняты. Простите меня, бога ради.
Я уже узнала, что мне было нужно. Ни на одном кусте не было прививок, и лишь кое-где виднелись следы свежей подрезки. И давно пора уже было опрыскать розы, потому что на них завелась тля. Очень странно, что страстный любитель роз так запускает их. И чем же занимался тут несколько часов подряд Шимон Лагуна? Он ведь не был человеком ни вялым, ни ленивым, он умел дорожить временем. Может, он отдыхал в тени розовой беседки, так густо оплетенной разросшимися побегами, что сквозь них не мог пробиться ни солнечный луч, ни человеческий взгляд? Но как это мог опытный садовод неосторожно рвануть нежные ветви — вон сколько их висит теперь, грустных, увядающих?
В кабинете доктора все сверкало чистотой, белизной мебели, металлическими бликами инструментов в застекленном шкафчике. Я через пятое на десятое плела что-то о болях в колене.
— Ничего тут не поделаешь, дорогая пани, ничего другого не придумаешь — придется вам сделать укол.
— Укол? — удивилась я.
— Ну да. Укол в самое колено. Будет немножко больно, зато потом как рукой все снимет.
Я подпрыгнула на своем белом стуле и с ужасом закричала:
— Ох, доктор! Нет, нет! Я ни за что на это не соглашусь!
Мне показалось, что в глазах доктора блеснуло ехидство. Наверное, он подумал: «Вот дура, старая истеричка!» Я, однако, решительно не желала, чтобы доктор Свитайло делал мне укол.
Оказавшись на улице, я вздохнула с облегчением. Я не могла отделаться от впечатления, что мне удалось вырваться из западни.
Я глянула на противоположную сторону улицы. Из открытого окна маленького домика мне махала рукой седая старушка. Она радостно улыбалась и очень громко кричала:
— Пани Мильвид, пани Мильвид! Зайдите к нам!
Ничего не поделаешь, пришлось зайти.
— Как живете, пани Потыч? — крикнула я ей в самое ухо, переступив порог опрятной квартирки.