— Ну, был. А теперь стоит пустое здание. Оборудование вывезли немцы. А ты что, собираешься стать там директором?
Он ответил не сразу. Закурил и лениво следил за кольцами дыма, расплывающимися в чистом, дрожащем от зноя воздухе.
— А вам не говорили, какой это был завод? Что там делали?
Я пожала плечами.
— Кажется, какие-то пластмассы.
— Значит, все же… — возбужденно шепнул он.
Я решила объяснить ему все.
— Руководители тут были немцы, они, конечно, уехали. Работали на заводе люди, насильно привезенные из разных мест. Разве что… — но я сначала хотела дознаться, по какой причине мой племянник так интересуется заброшенным заводом, и потому спросила довольно бесцеремонно: — Но тебе-то что до этого, дорогой мой?
Он вздохнул с патетической покорностью.
— Вижу, что придется мне посвятить вас в это дело. Вы все равно мне покою не дадите. Правда, я не люблю доверять секреты женщинам. Впрочем, вас, тетя, я вообще-то не отношу к женщинам, — любезно добавил он.
Я приняла эту похвалу без энтузиазма. Он долго копался в своем студенческом портфеле. Там были главным образом фотографии девушек, одетых довольно скудно, зато украшенных пышными растрепанными гривами. Наконец Янек извлек из какого-то внутреннего отделения небольшой конверт, открыл его и протянул мне клочок пожелтевшей истертой бумаги, предостерегая:
— Только поосторожней, тетя.
Я ничего не понимала. На клочке было написано карандашом: «Док. спр. в З.». Я вопросительно поглядела на Янека. Он опять закуривал, пальцы у него слегка дрожали. Он тихо сказал, не глядя на меня:
— Это последняя весточка от отца.
Я чуть не вскрикнула — так я была потрясена, удивлена, опечалена и тому подобное. Однако я вовремя овладела собой. Племянник, вероятно, рассчитывал на мой здравый смысл, а не на любопытство и чувствительность. Поэтому я только спросила:
— Когда ты это получил?
— Осенью, — в его голосе почувствовалось облегчение; я правильно отреагировала на новость. — В прошлом году, незадолго до того, как умерла мама. Пришел какой-то человек, разыскал нас через знакомых. Он приехал из-за границы родственников проведать. Впервые после войны попал в Польшу. Ну, объяснял, почему он только теперь… Что не хотел по почте посылать… Конечно, если б он как следует взялся, мог бы нас найти через Красный Крест или еще как… Чудак, верно? Хотя, кто знает, может, он и прав.
Тем же свойственным ему телеграфным стилем Янек сообщил, что человек этот под конец войны оказался в одном лагере с его отцом. Юлиуш Лингвен уже угасал и не надеялся дожить до освобождения. Проникнувшись доверием к случайному товарищу по несчастью, он попросил, чтобы тот после войны передал его семье слова, нацарапанные на клочке бумаги. Это касалось изобретения, над которым Лингвен работал много лет и которое стало причиной его несчастий. Кое-кто из его довоенных друзей и сотрудников знал суть вопроса, знал, какова цель упорных изысканий и экспериментов молодого инженера-химика.
— Речь шла, тетя, о синтетических материалах, как это сейчас принято называть. А конкретно — отец нашел формулу соединения, очень легкого и прочного. Ну, понимаете, для самолетов, для деталей машин… Кто знает, для чего еще…
Во всяком случае, немцы прекрасно поняли всю ценность этого открытия. Кто-то, по-видимому, старательно изложил им, в чем суть изобретения Лингвена. Перед самой войной начался пробный выпуск продукции. Прежде чем немцы успели захватить фабрику, Лингвен уничтожил всю документацию. Формула соединения и способ производства остались лишь в памяти изобретателя. Оккупационные власти в конце концов выследили Юлиуша Лингвена. Его увезли…
— В Липов? — повторила я с безграничным удивлением, рискуя, что Янек осудит меня: современный человек, по его мнению, ничему не должен удивляться.
— В Липов, — подтвердил Янек. — Отец, понятно, сообщил этому человеку старое немецкое название местности. Сколько я бился, пока узнал, как это называется сейчас! И представьте себе, тетя, что тут построили или, может, приспособили специальный завод, целое промышленное предприятие, чтобы реализовать его изобретение.
— Но ведь твой отец… — Я не решилась докончить: я не могла поверить в это.
— Мой отец, — заявил Янек, — был хороший человек. Вы же его знали, тетя! Но его шантажировали, что жена и ребенок… ну, вы понимаете. И он делал вид, будто что-то стряпает. Но это было совсем не то, чем он занимался до войны. Какие-то опыты он проводил, ну, конечно, не бессмысленные, чтобы немцы не смекнули, что он их водит за нос. Но он всячески выкручивался, чтобы они от этого ничего не имели. Ну, а вообще-то эти немецкие инженеры предпочитали спокойно отсиживаться на заводе, чем идти на фронт. Так что они тоже берлинскому начальству пыль в глаза пускали.