Выбрать главу

Так как ничего предсказать нельзя; казуальность мира лишила нас этой возможности, я надеюсь, что в течение последующих триста шестидесяти пяти дней мы останемся живы, и когда ты вернёшься, мы вновь пройдёмся по красивым некрополям, и я продекламирую тебе свои новые стихотворения, надеюсь, что более радостные.

Прошу тебя, не сдавайся и не отчаивайся, что бы тебя не терзало. Не теряйся и не спеши в никуда, что бы тебя не искушало.

С любовью, твоя Тина. "

ЧАСТЬ III

В начале месяца рано утром умерла моя мама. Лучший в мире человек, замечательная, добрая, сострадающая женщина. Идеал, которого невозможно достичь. Мне был необходим сон в ту ночь, я искала надежды хотя бы в нем избавиться от кошмаров наяву, но ничего не помогало. Верно, это было предчувствие, ведь утренняя весть изранила меня, что я валялась на паркете несколько часов. Потом дали указание собрать одежду в чем будут хоронить маму. Я решила, что мамочка будет похоронена в чёрном кружевном белье, бордовом платье, чулках телесного цвета и классических чёрных туфлях. Я видела, что он собирала подобные образы, надеюсь, что ей понравилось. Я не верила, что её больше нет. Это какой-то длинный и ужасный сон, что стал вечным. Я рылась в её вещах и думаю, что она не против, ведь я её дочь, единственная и любимая дочь. Я думала, что она смотрит на меня, она сейчас рядом. Я так мечтаю взять её за руку, поцеловать её, ощутить её особенное тепло. Но теперь нежность материнских рук, её объятия — невообразимая роскошь, счастье, блаженство, настоящий рай на Земле. Надеюсь, что она простила меня за всё мною неправильное отношение, за то, что я не смогла дать ей столько поддержки, сколько было необходимо. Я молила Бога или несуществующие силы, чтобы она услышала и простила меня. Мама, я так любила тебя! Я знаю, что она тоже меня любила, что не желала прощаться с жизнью так рано…

Мне казалось, что всё происходящее — сон. У меня ломало тело, путались мысли и чувства. Ощущение, что моя душа горела в аду. Самом настоящем несправедливом и страшном месте. Странно, конечно, называть ад несправедливым местом, наоборот, это жизнь несправедливая и пугающая. Похороны родной матери — больно до безумия. Не могу посчитать времени сколько выдерживало мое сердце, пока носильщики проносили ее гроб мимо меня, как ветер последний раз ласкал ее уже холодную и гниющую кожу. Разве я могла что-то чувствовать, глядя на неё в гробу? В память врезалась её пугающая натянутая улыбка, невнятные белила на лице, будто сценический грим. Я не видела в этой покойнице свою мать! Может быть, всю жизнь я видела души людей? Тогда в гробу просто оболочка. Оболочка, которой когда-то принадлежала душа моей матери.

Мне хватило, непонятно почему, сил, чтобы не упасть в обморок или не устроить истерику, не упасть на землю рядом с пустой могилой… Я вела себя сдержанно, хотя меня разъедала боль, словно черви, поедающие мои внутренности. Я стояла на коленях перед её гробом и дотронулась до её окаменевшего тела, прошептав, что буду любить её вечно. Самый ужасный звук — это стук земли о крышку гроба, который сначала есть, а затем его нет, и земля уже просто сыпется.

Из-за дня в день я думала о том, что пространство вокруг меня такое тесное, мир тесен, и эта теснота душила. Я понятия не имела, как избавиться от этого: либо не спала ночами от бессонницы, либо не могла проснуться. Будто бы я погружалась под воду, просыпалась на несколько секунд или минут, пыталась понять, где я и кто я, смотрела на часы, а после неосознанно снова на час или на два погружалась в пустоту или очередной кошмар… И я понимала, что это уже сон, я понимала, что нужно проснуться, но просто не в силах…

Я — человек в обществе, но при этом я не чувствую никакой стены сзади себя, словно там лестница такая маленькая и крутая, что если я оступлюсь, то упаду и разобьюсь насмерть.

Это ясное состояние теперь извечно со мной, а единственный, кто мог бы помочь мне, явился в кошмарном сне: мы лежали на топчане, моя голова покоилась на его груди, затем я плакала и пыталась расцеловать его, чтобы отвлечь от творящегося вокруг ужаса, а он остановил меня и сухо произнес: "Ты ублажаешь меня не ради моего утешения, а из-за жалости над собой, для своего собственного утешения, потому что ты себя потеряла."