Дабы предотвратить возможное появление какой-либо сенатской оппозиции, Веспасиан и Тит вскоре помимо консульских полномочий получили и цензуру. А это право для императора наиважнейшее: можно вычеркнуть из сенатского сословия людей неугодных или способных стать таковыми, а включить в сенат тех, на кого можно положиться. Это же касается и патрицианства. Кстати, отец Траяна именно в эту цензуру отца и сына стал патрицием. Флавии оценили его верность. Потому и Траян-сын верно служил династии, и нашему герою, шестнадцатилетнему Публию Элию Адриану, предстоял тот же путь. В конечном итоге, как мы видим, с самого начала правления Флавиев возникло положение: принцепс выше законов. Плиний Младший именно так истолковывал значимость императорской власти при Домициане: super leces[62]. Это было не злонамеренное искажение доброго наследия двух первых представителей династии, а логическое завершение укрепления чисто монархического начала в созданной Августом монархии в республиканских одеждах. И именно такая власть достанется после падения Флавиев и Траяну, и нашему герою. Правда, использовать её они будут по-разному.
Из трёх Флавиев именно Домициан более всех поусердствовал в повышении статуса принцепса. Как сообщает нам Дион Кассий, Домициан «должности цензора — первый и единственный из частных лиц и императоров — удостоился пожизненно, а также получил право иметь двадцать четыре ликтора и надевать триумфальное облачение всякий раз, когда вступал в сенат»[63]. Вооружённые фасциями — пучками вязовых или берёзовых прутьев, перетянутых красным шнуром или связанных ремнями — ликторы шли впереди сопровождаемого, несли охрану во время телесных наказаний или смертных казней. Ликторы были римскими гражданами обычно из числа вольноотпущенников.
Некогда Август из показной скромности, а может, и из простой осторожности, памятуя о судьбе божественного Юлия, от двадцати четырёх ликторов отказался, ограничившись как консул, а позже как обладатель проконсульского империя обычными для этого сана двенадцатью ликторами.
Домициан пошёл дальше. Он первым ввёл обращение к принцепсу Dominus — господин, государь. В окончательной формулировке это стало звучать Dominus et Deus — Господин и бог. Третий Флавий в данном случае намного опередил своё время. Dominus et Deus станет нормой окончательно только в правление императора Аврелиана, а законодательно утвердится при Диоклетиане (284–305 годы), великом реформаторе, превратившем окончательно созданный Августом принципат в доминат — неприкрытую неограниченную монархию. Вот что по поводу Домициана пишет Светоний: «…в амфитеатре в день всенародного угощенья с удовольствием слушал клики „Государю и государыне слава!“»[64]. Супруга Домициана, как видим, также удостоилась столь почётного титула.
«С не меньшей гордыней он начал однажды правительственное письмо от имени прокураторов такими словами: „Государь наш и бог повелевает…“ — и с этих пор повелось называть его и в письменных, и в устных обращениях только так»[65].
Конечно же, многим в Риме, прежде всего сенаторам, это очень не нравилось. Потому было неизбежным появление сенатской оппозиции откровенному монархизму власти. Об отказе от монархической формы правления при Флавиях, правда, никто уже в Риме всерьёз не мечтал. По сути, требования, вернее затаённые желания «отцов отечества» ограничивались пожеланиями императору соблюдать Августовы традиции и, главное, гарантировать самим сенаторам личную безопасность, не прибегать к произволу, подобно Калигуле и Нерону. Здесь нельзя не согласиться с выводами великого русского антиковеда Эрвина Давидовича Гримма: «Сенат несомненно был возмущён политикой Домициана, но он слишком хорошо осознавал всё своё бессилие, всю невозможность бороться со всемогущим принцепсом, покуда придворная челядь и войско были на его стороне, а масса населения оставалась равнодушной к политическим вопросам, зрителем совершавшихся в Риме событий»[66].
66