Когда их доставили в Антиохию, наместник вышел посмотреть на редких даже для Азии безумцев, уверовавших в самую отвратительную ложь, которую только способен выдумать извращенный человеческий разум. Он мельком оглядел пленных. Все они были грязны, оборванны, смотрели злобно, исступленно. Он не решился подойти к ним — более всего Адриан опасался наемных убийц, потому что, по словам тетушки, вопрос о передаче ему власти над Римом был решен. Император уже несколько раз посматривал на алмазный перстень, который почти двадцать лет назад, в знак усыновления прислал ему император Нерва. Однажды даже спросил совет у жены, не пора ли вручить его Публию?
Пора, согласилась Плотина.
К сожалению, добавил император, объявить о своем решении можно только после окончания восточного похода, когда в зените своей славы он без труда сумеет обуздать всякого, кто решится возразить против его выбора. Уж слишком много врагов нажил Публий посредством своего языка и бесчисленных похождений, и он, Марк Ульпий Траян, не уверен, что племянник сможет противостоять их объединенным силам.
Так помоги ему, предложила императрица.
Чем, вздохнул Траян. После его смерти грош цена будет всем словам, эдиктам, предписаниям. Только сам Публий может помочь себе. Он, император, мешать ему не будет.
Далее, как писала императрица, Марк согласился с тем, что после покорения огромного предполья, простиравшегося от берегов Тигра до Оксарта (Инда) на востоке и до Окса (Амударьи) и Яксарта (Сырдарьи) на севере, можно было дать ход идеям племянника о приоритете мира перед войной. Но никак не ранее, поэтому, отрезал император, и речи не может быть о передаче перстня Публию. Он собирается воевать с парфянами, а не со своим ближайшим окружением. Раскол в верхах чреват поражением, и он в любом случае не допустит разности мнений по поводу престолонаследия. После похода в Индию дорога перед Публием будет открыта.
«Так что, мой дорогой сынок — ведь ты всегда был мне как собственный сын, которого меня лишили боги, — приложи все усилия, чтобы не поддаться на уловки врагов. Держи себя в руках, будь осторожен и проницателен».
Это было обнадеживающее известие, оно давало некоторую уверенность в будущем.
…Взгляд наместника привлекла молоденькая пленница. Этакая смазливая, расцарапанная, вызывающе — или завлекающе? — поглядывающая на Публия кошечка. Сквозь разорванную одежду проглядывала аппетитная плоть, очертания груди не портил даже обширный кровоподтек на левом упругом, почти открывшемся арбузике. Наместник отметил, что у нее богоподобная фигура, она могла бы послужить отличной моделью для умелого скульптора, собравшегося воссоздать богиню красоты. Звали дикарку на удивление возвышенно и необычно — Эвтерпа. Адриан невольно вздыбил брови — Евтерпой называли одну из девяти муз, спутниц Аполлона. Она являлась покровительницей любовной поэзии и сладостной музыки. Она же осеняла избранников вдохновением, наделяла их ощущением прекрасного, вела к совершенству. К ней, в пылу творческих мук, чаще всего обращался Адриан.
Это имя удачно прилагалось к тоненькой, злобно — обворожительной в своей ненависти дикарке. Адриан, посчитавший встречу с такой необычной пленницей знамением свыше, был готов тут же освободить ее, отправить в термы, где ее отмоют, замажут кровоподтеки и царапины, расчешут темные кудри, оденут в драгоценный узорчатый хитон, вручат двойную флейту, непременное приложение к Эвтерпе. Он будет предупредителен, ненавязчив. Он будет учить ее играть на флейте. Он сам попробует вылепить из нее Венеру, ведь надо же когда‑нибудь применить на деле навыки, полученные у скульптора Поллукса.
К какой ипостаси богини красоты тяготеет душа пленницы?
К Венере Искушающей или, может, Венере, несущей гибель?
Родилась надежда — когда прекрасная дикарка увидит свой портрет, она оттает и распахнет ему, поклоннику красоты, свое сердце, примет его в свое нежное, пусть и несколько подпорченное легионерами лоно. Уж связь с дикаркой, по существу, рабыней, никто из его врагов не сможет поставить ему в вину!?
Перспективы были самые вдохновляющие, способные вполне отвлечь от тягостных размышлений о будущем, если только не принимать во внимание, как рассвирепеет дядя, узнав, что племянник вновь занялся позорным ремеслом ваятеля. То‑то обрадуются его враги. Охваченного страстью смертного легче всего принудить подписать себе смертный приговор.