В этот момент его и кольнуло — так ли уж безобидны эти укусы?
Если мятеж разрастется, взбунтовавшиеся азиаты, возможно, втолкуют дяде, что поход в Индию — предприятие фантастическое и крайне обременительное для государства.
Так, так, так… Что‑то еще мелькнуло из недавнего.
Мыслишка простенькая, но дельная. Пугающая. Что‑то из письма Лупы.
…Ага, вот оно:
«Сказка, Публий, порой, действует увлекающее даже на самые трезвые умы, особенно когда повествование начинает такой исполненный величия и божественной славы Гомер, как наш император, и его поддерживает хор могучих певцов, составленный из Лузия Квиета, Пальмы, Цельза и им подобных».
Прочитав эти строки, он подумал о том, что подобный слаженный хор кого угодно загонит в гроб.
Если слаженный?
Он отчаянно потер виски. Нельзя же скопом подавлять восстание?.. На Индию можно двинуться в едином строю, но мятежи — событие непредсказуемое. То там загорится, то здесь. При таких обстоятельствах ни о каких слаженных действиях говорить не приходится. Туда бросят Квиета, сюда — Цельза. Они потеряют контакт друг с другом, и это очень на руку ему Публию Элию Адриану.
Он неожиданно и страстно взмолился — боги, милые, великодушные боги, накажите моих врагов разбродом! Разорвите их спаянный круг! Следом вполне холодно и трезво прикинул — в любом случае следует действовать без посредников, тем более, если таковым является сообщник «замшелых пней» и сам «медный лоб».
— Когда Лонг собирается отправиться в Ктесифон? — сдерживая волнение, спросил Адриан.
— Завтра на рассвете. Он заявляет, что не может ждать.
— Пусть отправляется, — кивнул наместник. — Препятствий не чинить, наоборот, дать конвой и поторопить его.
Когда раб вышел из кабинета, Публий вспомнил о просьбе Лупы, просившего сообщить Лонгу о страшной участи постигшей Павлина и Порфирия.
«Ничего, дело не спешное. Позже сообщу. А пока надо уточнить факты, изложенные в донесении».
Перед восходом солнца, на самом краешке ночи в канцелярии наместника вновь началась работа. Застрочили писцы, забегали вольноотпущенники, поскакали гонцы.
Как только встало солнце, подрядчики вывели мастеровых и рабов на улицы Антиохии.
Глава 4
В главной императорской ставке, расположившейся в Ктесифоне, во дворце бежавшего парфянского царя, — средоточии администрации, собранной для руководства вновь образованными, завоеванными провинциями Арменией, Ассирией и Месопотамией — Ларция ожидал куда более теплый прием. Им сразу начали восторгаться, каждый настаивал на том, чтобы лично поздравить префекта с прибытием. Самые видные особы — командовавший вспомогательным корпусом, проконсул Лузий Квиет, проконсул Публилий Цельз, наместник Аравии Корнелий Пальма Фронтониан, командир XXII Дейотарова легиона и начальник столичного гарнизона Марий Максим — лично приветствовали Лонга. Назвали его «старым другом» и «верным товарищем». Самого Траяна на месте не оказалось — он возглавил главную колонну, двигавшуюся на юг в сторону Персидского залива по правому берегу Тигра.
Настроение в окружении императора было самое боевое. Все рвались в Индию. Самый захудалый раб, выносивший объедки с императорской кухни, вслух грезил этой сказочной страной. Никогда раньше Ларцию не доводилось слышать столько разговоров о сокровищах и поразительных чудесах, которыми славилась Индия. Многочисленные бездельники — ардальоны из богатых семей, наводнившие ставку и слонявшиеся из зала в зал, без конца рассуждали о размерах добычи, которую римские легионы могли бы взять в этой стране. Большинство настаивало, что, по свидетельству очевидцев, мостовые там выстланы золотом, городские стены из золота, дома из золота, на площадях грудами лежат самоцветы — подходи и бери.
Кое‑кто осмеливался возражать — отчего же сами жители страны выглядят такими нищими и истощенными, отчего не пользуются этими грудами, не берут оттуда по потребностям, не жрут до отвала?
На что получали сокрушительный довод — им не надо! У них такая философия, чтобы не обжираться. Они довольствуются горсткой риса и одним яблоком в день, все они стараются отрешиться от жизни и достичь некоего возвышенного состояния, называемого мудростью, для чего ежеминутно наблюдают за своими пупками, надеясь увидеть там божье око, обнажившее истину. С ними даже воевать не придется, только следует постараться не будить их, не отрывать от созерцания собственных пупков.