Мы всегда одни в этой тишине, в этом жутком царстве серого холода, который заставляет меня дрожать изо дня в день. Многие из нас уже никогда не вспомнят свое прошлое, никогда ничего не почувствуют. Мрачные тени обитают в заброшенных домах. Их настоящее – бесцветная масса, и только из скуки они являются маленьким детям в ночных кошмарах, заставляя тех просыпаться среди ночи, дрожащими от страха. Многие уже забыли, что значит быть людьми. Они лишь безликие призраки. Создания тумана.
Но я… Я еще храню в себе искру надежды. Тлеющее воспоминание о Нейтане поддерживает во мне жизнь.
Несмотря на то что я больше не принадлежу реальному миру, я также не принадлежу миру тумана. Бессмертие не для меня. Страшно даже представить, что я могу забыть запах полевых цветов или мягкость пухового одеяла под кончиками пальцев. Мне бы хотелось жить снова, хотя я знаю, что строжайший запрет не позволит мне этого. Нарушителей ждет кара – агония, которую сложно себе даже вообразить. Я никогда не прикасалась к человеку, однако уже не раз слышала предупреждающий шепот, напоминающий о запрете. Боль должна быть невыносимая.
Но что, если оно того стоит? Что, если оно того действительно стоит? Нам нужно лишь противостоять боли и вырваться из когтей могущественной и древней силы.
Может быть, через боль существует путь назад? Назад к Нейтану…
1
На пороге новой жизни
Мои пальцы горели от точно нанесенных ударов. Усилием воли я подавила слезы: нельзя показывать слабость, которая только сильнее его разозлит.
– Когда ты наконец сыграешь эту партию без ошибок? Ты не должна как сумасшедшая гнаться за благосклонным зрительским кивком! Нужно уметь сыграть так, чтобы слушающий сам ласково потянулся к тебе, – рявкнул он.
Я опустила взгляд на свои измученные пальцы. Естественно, отвечать на вопрос мистера Хьюстона было бы непростительной дерзостью с моей стороны. В прошлом я не раз восставала против его методов обучения, но, когда к моему сильнейшему сожалению, родители поддержали этого тирана, я оставила попытки сопротивления. Мистер Хьюстон, он же Визгун, тайное прозвище толстяка, был моим учителем музыки и иностранных языков. Стоит упомянуть, что бедняга всю свою жизнь страдал тяжелым заболеванием легких и часто закашливался с визгом и хрипом. Во время таких приступов он немного напоминал свинью, которая изо всех сил пытается избежать топора мясника.
Итак, помимо музыки Визгун преподавал языки, которыми мастерски владел сам. В четырнадцать я бегло говорила на французском и итальянском. Я также могла поддержать беседу на испанском и русском, переводила тексты римских и греческих поэтов многовековой давности. Иногда Визгун неохотно признавал, что я таки обладала «едва заметным ростком языкового таланта».
Услышать от Визгуна похвалу было для меня большой редкостью, зато он щедро сыпал упреками. На уроках музыки приходилось особенно тяжело. Они оставались настоящей пыткой, так как творческой одаренностью я не выделялась. Мой отец особенно удрученно опускал голову всякий раз, как я неуверенно перебирала пальцами по клавишам рояля. Он часами читал мне лекции о том, какими качествами, по его мнению, должна обладать достойная женщина, если она однажды хочет удачно выйти замуж. Конечно, замужество не являлось единственной целью моей жизни, но отцу было совершенно не обязательно об этом знать. Тогда считалось, что родителям лучше известны желания их ребенка. Роль женщины заключалась в следующем: выйти замуж, родить ребенка и на протяжении жизни во всем потакать мужу.
Вот почему я в тысячный раз сидела за этим проклятым роялем, часами упражняясь и слушая недовольные крики моего учителя. Я спрашивала себя, неужели это все, на что я могу рассчитывать в жизни? Мои длинные пальцы скользили по холодным клавишам рояля, дрожа в ожидании очередного удара.
Весной мне исполнилось восемнадцать, но я чувствовала себя вдвое старше. Долгие часы, проведенные на уроках Визгуна, измотали меня, и ранним вечером я, измученная, без сил падала в кровать. Думаю, что именно манера преподавания Визгуна была главной причиной моих частых болезней. Сколько бы времени я ни проводила на свежем воздухе, я всегда оставалась слишком бледной. Но порой у меня было достаточно сил перед учебой, и я тайком брала томики из отцовской библиотеки. Я просиживала за книгами часами, проживая тысячу новых жизней. Я отправлялась в далекое путешествие, сопровождая Энея и Одиссея, плакала вместе с Ромео и Джульеттой и волновалась за Макбета. Каждый раз, когда Визгун на несколько недель уезжал на воды и в особняке оставались только мы с горничной, я посвящала себя изучению философских трактатов. Некоторые из них дарили мне надежду, что однажды я смогу вырваться из оков моей нынешней жизни, которая была полностью продиктована другими людьми. Но я не строила воздушные замки. Моей единственной целью оставалось стремление угодить родителям, быть послушной дочерью, несмотря на то что каждый день на их недовольных лицах я читала немой укор.