Сама не зная отчего, Христиана была растрогана до глубины души. У нее даже слезы выступили на глазах, хотя никогда в жизни она не чувствовала себя такой счастливой.
— Выслушайте меня, — повторил Юлиус. — Я обязан вам жизнью. Это не пустая фраза, а истина, в которой я твердо убежден. Мое сердце подвержено суевериям. В той дуэли было мгновение, когда я почувствовал, как острие шпаги противника коснулось моей груди. Мне показалось, что это конец. И тут я подумал о вас, ваше имя прозвучало в моей душе — и шпага прошла мимо, лишь слегка меня оцарапав. Я уверен, что в ту самую минуту вы молились за меня.
— В котором часу это было? — спросила Христиана.
— В одиннадцать.
— О! Я и правда тогда как раз молилась! — ребячески-простодушно вскричала она, весело дивясь такому совпадению.
— Я знал это. Но и это еще не все. Дуэль продолжалась, и клинок врага задел меня вторично. Удар был бы смертельным, если бы клинок не соскользнул, наткнувшись на шелковую подушечку, висевшую у меня на груди. Угадайте, что в ней было? Засушенный цветок шиповника, тот самый, что подарили мне вы.
— Ах! — тихонько вскрикнула Христиана. — И это все правда? О! Пресвятая Дева, спасибо тебе!
— Так вот, Христиана, — продолжал Юлиус, — коль скоро вы взяли на себя труд заступиться за меня перед Господом и ваша молитва была услышана, это, быть может, значит, что моя жизнь должна вам для чего-нибудь пригодиться. Ах! Если бы вы только пожелали!..
Девушка, вся трепеща, не могла произнести ни звука.
— Одно слово! — молил Юлиус, нежно и пламенно пожирая ее глазами. — Ну, пусть не слово, но какой-нибудь знак, жест, чтобы я мог надеяться, что мое признание не оскорбило вас, что вам не противна моя мечта поселиться нам вдвоем на лоне этой дивной природы, вместе с вашим отцом…
— Как? Без Самуила? — раздался у них за спиной резкий насмешливый голос.
То был Самуил: он оставил пастора и, подходя к ним, услышал последнюю фразу Юлиуса.
Христиана покраснела. Юлиус обернулся, возмущенный приятелем, так неловко и бесцеремонно разрушившим его сладкую грезу.
Но в то мгновение, когда он готов был сказать Самуилу что-нибудь весьма резкое, появился пастор, решивший, что пора наконец гостям и хозяевам снова собраться вместе. Самуил, склонившись к Юлиусу, прошептал ему на ухо:
— Что, разве было бы лучше, если бы я позволил ее из паше застать тебя врасплох?
Тронулись в обратный путь.
На этот раз все четверо шли вместе. Христиана избегала Юлиуса, он тоже больше не пытался остаться с ней наедине. Он боялся услышать ее ответ: боялся и жаждал.
По дороге им встретились пять или шесть коз. При виде гуляющих пугливые животные разбежались.
— Да это же козы Гретхен! — сказала Христиана. — Наверняка она и сама где-то неподалеку.
Скоро они и в самом деле заметили Гретхен. Пастушка сидела на вершине холма. В простом сельском наряде она вновь обрела присущую ей дикую грацию и непринужденную свободу движений.
Пастор подозвал Христиану и что-то тихонько сказал ей. Девушка понимающе кивнула и тотчас стала взбираться на холм. Юлиус и Самуил одновременно бросились к ней, спеша предложить ей руку, поддержать.
— Да нет же, — смеясь, остановила их она, — благодарю, не надо! Мне нужно поговорить с Гретхен наедине. И потом, я ведь уроженка гор, я привыкла и вполне обойдусь без вашей помощи, господа.
Дальше она поднималась на холм уже одна, легко и ловко, и почти тотчас оказалась рядом с пастушкой.
Гретхен была печальна, в глазах у нее стояли слезы.
— Да что это с тобой? — удивилась Христиана.
— Ох, фрейлейн, вы ведь знаете мою белую лань, ту, сиротку, что я нашла в лесу и выхаживала словно родную дочку. Когда я вернулась, ее здесь уже не было. Она потерялась!
Христиана попробовала утешить ее:
— Полно, успокойся! Она сама вернется в овчарню. Ты лучше меня послушай. Мне надо с тобой поговорить. Но это разговор долгий. Завтра утром, между шестью и семью часами, жди меня, я приду.
— Я тоже должна поговорить с вами, — отвечала Гретхен. — Вот уже третий день травы говорят со мной о вас. Они сказали много всякого.
— Хорошо. Так куда ты завтра погонишь своих коз?
— К Адской Бездне. Хотите?
— Нет, нет, лучше к развалинам!
— Я буду там, фрейлейн.
— Итак, завтра утром, в шесть, у руин. До завтра, Гретхен.
Христиана повернулась, чтобы уйти, и с изумлением увидела, что за ее спиной стоял Самуил. Он только что поднялся сюда, в несколько прыжков одолев холм.