Дормаген склонился над ним:
— Смелее! Ну же! Твоя очередь.
Фрессванст не пошевелился.
Настала пора прибегнуть к крайним средствам.
XV
ПОБЕДА ОДНОЙ КАПЛИ НАД ВОСЕМЬЮ ВЕДРАМИ ВОДЫ
Фрессванст оставался неумолимо глух ко всем увещеваниям, бесчувственно сносил тычки и тумаки. Но вместе с тем он, казалось, еще сохранял проблески сознания.
Тогда Дормаген принял великое решение — он пошел на крайнюю меру, допускаемую правилами дуэли напитков.
Опустившись на колени близ поверженного Фрессванста и склонившись к самому его уху, он крикнул:
— Фрессванст! Эй, Фрессванст! Ты меня слышишь?
Тот сделал в ответ едва уловимое движение, и Дормаген продолжал самым торжественным тоном:
— Фрессванст! Скажи, сколько ударов шпаги получил великий Густав Адольф?
Не в силах произнести ни звука, Фрессванст кивнул один раз.
Дормаген сделал знак одному из студентов. Тот вышел и через минуту вернулся с ведром воды. Взяв его, Дормаген выплеснул воду на голову Фрессванста. Тот, по всей видимости, этого даже не заметил.
Снова наклонившись к его уху, Дормаген вопросил:
— Сколько ударов сабли получил великий Густав Адольф?
Фрессванст дернул головой дважды.
Два студента отправились за двумя ведрами воды, содержимое которых было благоговейно вылито на его склоненный затылок. Фрессванст и глазом не моргнул.
Дормаген продолжил допрос:
— Сколько пуль попало в великого Густава Адольфа?
Пять кивков были ему ответом.
Теперь уже пятеро студентов принесли ведра, и на охваченного забытьем выпивоху обрушилось настоящее наводнение.
После пятого ведра, которое в общей сложности было уже восьмым, Фрессванст скорчил гримасу, доказывающую, что сознание возвращается к нему.
Не теряя времени, Дормаген схватил со стола склянку можжевеловой настойки и стал вливать ее в рот Фрессванста. Принимая такую помощь, тот глотал дьявольское пойло, и оно после ледяного душа обжигало его как огонь. Он конвульсивно выпрямился, напружинив зад, и коснеющим языком сипло пробормотал:
— Убийца!
И тут же вновь повалился на пол, теперь уже окончательно.
Однако сторонники Дормагена возликовали. Трихтер, распростертый на полу, бесчувственный, полумертвый, был явно неспособен продолжать поединок.
— Наша взяла! — вскричал Дормаген.
— Ты так думаешь? — произнес Самуил.
Приблизившись к своему лису, он окликнул его, вложив в этот зов всю мощь как своего голоса, так и воли. Трихтер оставался глух. Самуил в ярости пнул его ногой. Трихтер не подавал признаков жизни. Самуил начал грубо трясти его — бесполезно. Тогда Самуил взял со стола склянку, подобную той, которую так доблестно опустошил Фрессванст, только в этой вместо можжевеловой была вишневая водка, и попытался просунуть горлышко в рот Трихтера, но тот инстинктивно стиснул зубы.
Присутствующие уже поздравляли Дормагена.
— О, человеческая воля, так ты смеешь мне противиться? — пробормотал Самуил в бешенстве.
Он поднялся, подошел к буфету, взял оттуда нож и воронку. Ножом он разжал зубы Трихтера, вставил между ними воронку и преспокойно стал лить туда вишневку. Водка капля за каплей стекала в пищевод бесчувственного лиса.
За все время этой процедуры Трихтер ни разу даже глаз не открыл. Зрители, склонившись над ним, с тревогой всматривались в его лицо. Было видно, что губы шевелятся, но тщетно: он не мог издать ни звука.
— Не засчитывается! — воскликнул Дормаген. — Он ничего не сказал!
Даже Юлиус, покачав головой, вздохнул:
— Надо признать, маловероятно, чтобы этот переполненный бочонок промолвил хоть слово.
Самуил поглядел на них в упор. Потом вытащил из кармана крошечный пузырек и, осторожно наклонив его, уронил одну каплю на губы Трихтера.
Он еще не успел убрать руку, как вдруг Трихтер дернулся, словно от электрического удара, выпрямился, вскочил на ноги, чихнул и, сверкая глазами, обличающим жестом направил на Фрессванста вытянутый перст. При этом он звонким голосом выкрикнул слово, которое в лексиконе студентов числилось не в пример более оскорбительным, чем «прохвост» и «убийца»:
— Болван!
Вокруг раздались возгласы изумления и восторга.