Василиса надломлено улыбнулась и полила сухую землю с закопанными семенами водой из пластиковой бутылки. Протерла мягкой тряпкой надгробие и наконец достала из рюкзака обычный целлофановый прозрачный пакет, наполненный обыкновенными квадратиками горького шоколада в золотистой обертке, что так любила Марта.
Перед уходом она еще раз обернулась на белоснежного улыбающегося ангела.
— Я люблю тебя, дорогая, — сипло прошептала Василиса. — Надеюсь, в какой бы системе координат ты не находилась, у тебя там есть возможность все также подбирать бездомных котят и выхаживать их. Ну и, конечно, твой любимый облепиховый чай.
Василиса медленно отвернулась.
Через месяц или два сквозь почву прорастут солнечные желтые лютики — и у Марты Охристой всегда перед глазами будет цвет, поднимающий настроение.
Цвет одуванчиков, Василисиных первых сбитых коленок, мягкого летнего солнца, апельсинового сока, который тетя любила пить на завтрак, терпкого меда, который клала Василиса в больничный чай, счастья.
Где бы она ни находилась.
*
Родион Хардиус расстроенно смотрел, как Николь в компании Норта настойчиво сметали пыльные осколки, выбрасывая мусор в провалы оконных глазниц.
Рядом Василиса настойчиво отмывала каменные плиты от пятен, о происхождении которых даже думать не хотелось.
От влажности завивались волосы.
— Но… — бывший лорд Огнев растеряно смотрел на эту дружную картину. — Это же все память.
Появился Фэш, держащий в руках охапку огромных и пыльных портретов в деревянных резных рамах.
— В дальней комнате были, — пояснил Огнев-Драгоций.
— Знаешь, прадедушка, — протянула Василиса, оторвавшись от работы. — Иногда держаться за воспоминания об умерших — лишь во вред.
И улыбнулась.
*
Василиса настойчивей прижалась к Фэшу, закутавшись в одеяло. Стремительно приближалась морозная зима, кое-где грязь и подгнившие опавшие листья уже покрывались инеем, Николь все реже выбегала в компании Джейкоба и Церы носиться по полному опавших листьев Пандемониуму, который сад.
Все чаще она грустила, объясняя это тем, что природа увядает и ей станет скучно. Василиса успокаивала ее тем, что скучно не будет точно.
У Огневой-старшей не так давно догорел двадцать четвертый год ее жизни.
Фэшу было в несколько раз больше, правда. Но для Василисы он так и оставался преданным колким мальчишкой, каковой жил и в его, и в ее воспоминаниях.
Она выдохнула в чужую горячую грудь и прижалась к ней острой скулой.
Пальцы настойчиво вцепились в чужую талию, под которой чувствовались напряженные мышцы.
Наступала холодная, мертвенно-бледная зима, но теперь у Василисы было кому ее согреть.
*
Лешка ей улыбнулся радостно, приторно-карамельно, точно в первый раз, и Василиса вдруг неожиданно улыбнулась в ответ. Он сидел в их любимой кофейне, а рядом листала какой-то яркий журнал Мари, поддевая страницы длинными острыми ноготками.
— Я заказал твой любимый раф.
— Отлично, — отозвалась Василиса, ныряя ладонью в сумку. Пальцы подцепили необходимые документы, и она протянула связку белоснежных бумаг Лешке.
— Мотоцикл?.. — удивленно пробормотал он. — Спасибо, Василиска!
И, подорвавшись на кресле, порывисто обнял ее. Василисе стало тепло, как никогда, будто внутри нее пузырится золотистый лимонад и его пузырьки щекочут внутреннюю сторону живота и горло, отчего хочется смеяться. Пальцы обхватили холодные плечи друга, и Огнева-Драгоций осторожно уместила голову ему на плечо.
— С днем рождения, Лешка, — и вдруг хотелось плакать. Ведь у Алексея Рознева уже подрастала трехлетняя малышка, лицом столь похожая на мать, а характером — на отца. Марта Рознева была ходячим ураганом, зато очень любила животных.
Чем очень напоминала Василисе теску.
— Ну что ты, рыжая, — хмыкнул Рознев своей уже давным-давно не рыжей, да еще и с мороком, скрывающим цвет кожи, подруге. И вдруг щелкнул ее по носу, как в детстве, когда Василиса подолгу дулась.
Огнева расхохоталась.
— За мной через полчасика заглянет Ярис, — Маришка улыбнулась. — А за тобой, Василиса, напоминаю, Фэш. У вас сегодня праздничный ужин.
— А в честь чего? — удивился Лешка.
— А в честь того, что нам вообще удастся вместе поужинать, — Василиса закатила глаза. — У него преподавательские дела в двух Академиях, у меня обучение Николь и правление… Мы даже ночью не всегда видимся, потому что он допоздна задерживается в общежитии с горой документов, а я встаю рано ради той же самой горы документов!
— Ну тогда, — Лешка хмыкнул. — Удачно вам отпраздновать.
Василиса вновь улыбнулась.
*
Родион ухмыльнулся при виде Василисы, рванувшей в библиотеку.
— Какая решительная, — едко прокомментировал он. — Долго готовилась?..
— Почти чертовых три года, — прошипела змеей в ответ Василиса, торопливо листая очередной трактат. Она даже знала на какой полке, во сне она сотню раз проводила самыми кончиками пальцев по шершавому корешку древней книги, щелкала металлической витиеватой застежкой.
На пальцах оседала багряно-алая временная пыль, подсвечивая все вокруг этим зловещим цветом.
— А как же семья твоя?
— А я иду за своей семьей, — Василиса криво улыбнулась. — Давно пора было. А Фэш… Фэш справится. В конце концов, у него есть Николь.
— А у Николь есть Фэш, да? — Родион Хардиус надрывно расхохотался, утирая выступившие слезы с глаз. — Интересно ты придумала, а главное, складно как.
Василиса наконец добралась до необходимого, ощупала кожаную обложку, стремительно щелкнула застежкой, распахнула, пролистала чуть мятые сухие страницы, наконец добравшись до заветных чернильных рукописных строчек.
— Вот оно.
— И даже не предупредишь никого?
— Постыдились бы, лорд, — хмыкнула Василиса, подняв взгляд на сидевшего на столе Родиона. — Я же знаю, что это наверняка уже сделали вы.
*
Николь смотрела на нее доверительно, и ее светлые волосы подсвечивало белое ничего. Глаза на фоне девственной снежной белизны, напротив, казались почти черными, а серьезный взгляд завораживал.
— Опять бросаешь меня? — голос ее с возрастом окреп, перестал быть таким тонким и звонким, но оставался все таким же мелодичным и журчащим, как и его носительница. Николь к своим пятнадцати годам уже была выше самой Василисы, белоснежная, нежная, но острая, юная леди Огнева обещала стать настоящей красавицей.
Она становилась все больше и больше похожа на цветок, прекрасный ландыш.
Именно так пахло от Фэша, когда они впервые поцеловались.
Василиса еще раз заглянула в эти серьезные серебристо-ртутные глаза напротив.
— Я не бросаю, — мягко произнесла она. — Все равно в Призрачном замке слишком скучно для меня, — Василиса улыбнулась. — Но я завершу некоторые дела и вернусь, обещаю.
— А потом пропадешь вновь, — обиженно бросила Николь.
Василиса полоснула по ладони сестры острым кинжалом.
— Обещаю задержаться подольше.
И магия заструилась сквозь из переплетенные пальцы, кроваво-алая, почти золотистая на фоне ослепительной режущей глаза белизны. Василиса почувствовала, как из сердца вынимают что-то очень тяжелое, громоздкое, горькое и на вкус напоминавшее море.
Или багряную соленую кровь.
Магия, текущая по ее венам, лилась вместе с кровью, примешиваясь к чужой в ладонях Николь, та настойчиво и напевно повторяла за Василисой слова древнего, как мир ритуала, чьи переливы ввинчивались в душу и застревали там навсегда.
Полынная горечь туманила голову, и в диком танце слов юной Огневой чудилось что-то острое, горделивое, мощное.
Василиса шептала-шептала-шептала, чувствуя, наконец, как тяжелая темная демоническая магия отпускает ее, оплетая хрупкие плечи Николь. Проникая в ее кровь, в ее сердце, в ее душу и — застревая там навсегда.
Николь распахнула свои огромные серебристо-ртутные глаза, на дне которых словно бы полыхало то самое адское пламя, столь знакомое Василисе. Она продолжала шептать остаточные строки, крепко сжимая ладони сестры, переплетая пальцы.