Самой себя она боялась.
И тени своей.
А Фэш вдруг как-то болезненно, как-то слабо улыбнулся ей, а она потянулась к его руке. Маар выпустил ее из объятий, хотя спину прожигал настороженный взгляд.
Она сжала запястье Фэша, которое и обхватить-то не могла, стиснула крепко-крепко, как только могла.
— Я вас оставлю, — сказал все еще сонный Ник. — Астарт обещал на завтрак блины с медом, — он облизнулся.
— Иди-иди, — фыркнул Фэш, словно и не происходило ничего совершенно. Ничего пугающего, ничего особенного. — С тебя отчет по нынешнему состоянию северных земель. И, раз уж с медом, то и западных тоже, потому что торговцы Столицы жаловались на прекращение поставок.
— Фэш, — Николас солнечно улыбнулся сахарной-сахарной улыбкой. Прессованный сахар был ядом пропитан, таким же сладким и дурманящим. — Конкретный же ты… мм-м, демон.
— Лорд Драгоций, — вмешался Маар, когда Фэш уже собирался что-то ответить другу, — Я, конечно, все понимаю, но вещи Повелительницы держите не вы. Я, конечно, не жалуюсь, и мне ничуть не тяжело, но я бы не отказался от здорового сна после столь раннего подъема.
— Половина девятого, Маар, — тихо произнесла Василиса, чувствуя, как в такой обстановке страх немного отступает. И даже голова болит не так сильно, как каждое утро.
— Такая рань, — протянул Броннер и зашагал уверенно в сторону огромных ворот с магической защитой, которая в прошлый раз без толики сомнения пропустила Василису внутри, да еще и накрыла своей мягкой защитной волной, как покрывалом.
И сейчас — словно прикосновение, нежное, легкое прикосновение материнской ладони к щеке.
Василиса шагала, чувствуя себя неуютно, отвыкшая от мантий и платьев, от плетения сложных кос, в которых можно прятать оружие, от магии, которой буквально дышал каждый миллиметр этого мира. Этот незабываемый аромат озона и чего-то горько-сладкого, про что демонесса уже забыла.
Она смотрела под ноги, чувствуя тепло ладони черноволосого демона. Она уже и забыла, какие они, его руки. Думала почему-то, что они ледяные-ледяные, до одури обжигающие холодом своим, гладкие, аккуратные, с аккуратно проступающей косточкой на запястье. А они были теплые и сухие, обернутые сеточкой шрамов, бледные-бледные, с тонкой кожей, просвечивающей хитросплетения вен, и с острой, слишком торчащей костью, потому что Фэш, вероятно, похудел, как и она, неспособный есть без воспоминаний о крови и море трупов. «И мышцы у него, наверное, почти спали, — думала она, ковыряя свободной ладонью шов на джинсах. — За мантией, правда, не видно».
Так они и дошли до незнакомых Василисе широких дверей. Они были такие же аккуратные и резные, как и все двери, что она видела в Преисподней, но сделаны из какого-то очень-очень темного дерева с алыми прожилками и темной ручкой, украшенной вкраплениями рубиновой пыли.
Василиса даже замерла. Двери были необычные и столь п р е к р а с н ы е, так и манили к себе, потрясающе необычные. Фэш мягко сжал ее ладонь, и она сама — сжалась. Чуть испуганная, чуть уставшая от всего происходящего с ней, чуть взбудораженная, ведь скоро она должна, просто обязана встретиться со своими потрясающими друзьями.
Она во время своего заточения в старой квартире Марты позабыла обо всем, кроме своих страхов, кроме боли, пропитывающей каждую клеточку, каждую нечаянно-испуганную мысль. Она была багряными пятнами, иной раз чуть синеватыми, отдающими болезненным изумрудным, растекалась по коже и пропитывалась сквозь нее, ближе к легким, к сердцу.
— Это ваши покои, Повелительница, — Фэш склонил голову почтительно. И не было никаких насмешливых «Леди», протянутых с ехидной усмешкой, никаких «Темнота-а-а…» и «Самоубийца», он смотрел в глаза до одури серьезно, а от него веяло запахом сирени и той самой теплотой, к которой она стремилась раньше, когда оказалась впервые в этом страшном, ужасном мире.
И Фэш ведь тогда обещание сдержал. Вернул ее домой.
«Только какой ценой», — с горечью подумала Василиса.
Она смотрела на него пресным взглядом, потому что не могла вот так, с болью или ненавистью, потому что никогда, почти никогда не ощущала их рядом с ним. Радости тоже не было совершенно, и Василиса опять ощущала это пустое н и ч е г о, гулко бьющееся в груди.
— Из них выходят еще три двери, одна — в ванную комнату, другая — в будуар, а третья — в рабочий кабинет. К завтрашнему вечеру туда будут перенесены все документы, оставленные Владыкой Тьмы. Вам предстоит разобрать их в самое ближайшее время. За помощью можете обращаться ко мне и в Нижнюю канцелярию, они напрямую связаны с Адскими Посланниками и Раем, Верхней канцелярией, — Фэш продолжил, а Василиса сделала вид, что все точно-точно поняла, решив потом, если что, обратиться за помощью к книгам и Маару, который непременно должен все знать. — Теперь можете располагаться, как вам угодно. Ваши покои, лорд Броннер, — Фэш криво улыбнулся. — находятся через две двери. Встретимся с вами за ужином.
Фэш вдруг посмотрел на Василису непонятным ей взглядом, в последний раз сжал ее ладонь и весь такой сломанный, как и она, разбитый, уставший от всего, низко поклонился.
— До свидания, госпожа.
«Черт, — подумала Василиса. — Черт-черт-черт, и теперь вот так каждый день, каждую встречу? С покорностью и на колени?»
Фэш обернулся на секунду, а потом поспешил прочь, склонив голову. Василиса видела какой-то росчерк черного у него на шее, но рассмотреть не успела. Маар толкнул потрясающие двери и оставил ее вещи на пороге.
Опустил взгляд на нее и улыбнулся заботливо, погладив по макушке, как маленькую девчонку.
— Привыкай, сестренка, к мантиям, замку, приемам. Все будет хорошо.
И Василиса верила, правда, верила. Все будет хорошо.
Когда-нибудь.
*
В соседней комнате что-то отчаянно скрипело и скрежетало.
Василисе сидела на огромной кровати с балдахином и кусала костяшку на руке, задумчиво глядя в пустоту. Комната была в светлых, нейтральных бежевых тонах. Стены будуара были обшиты темным деревом, как и кабинет, а ванная сверкала ослепительной белизной, до того, что хотелось зажмуриться.
Кровать была мягкая, с синим-синим покрывалом, необъятным цветом моря. Такие глаза у нее были по цвету, словно под них и подбирали.
Василиса легла, подняв взгляд на потолок. Алые волосы разметались по покрывалу, а мысли бесконечно перескакивали с одной на другую, и демонесса путалась в них. Они внутри то и дело сплетались, путались, мешались. Они пахли магией, мятой и Фэшем. Они то вспыхивали, то гасли, то искрились радостью, то мерцали матовой болью.
Василиса прикусывала нижнюю губу и стискивала покрывало в ладонях.
Дверь соседней комнаты наконец бесшумно распахнулась. Скрежетать и ворчать прекратило за секунду до этого.
— Стеллажи установлены, документы и книги на них расставлены, — отчитался демон, в котором Василиса с удивлением узнала Кристофа.
И вдруг вспомнила. Эти их посиделки в катакомбах, наполненные планировкой битвы, эти пропахшие костром и дымом объятия по вечерам, когда чай и сваренная в котелке каша, эти ночи в объятиях маленькой Николь, которая отчаянно-отчаянно цеплялась во сне за ее пальцы.
Николь.
— Тоффи, — имя сорвалось с губ бездумно, прежде чем Василиса успела подумать.
Боль, скрипящая, рвущая на части боль скрутила ее в очередном приступе, сжевала, сжала на миг до размеров молекулы и — отпустила вроде бы.
Ненадолго.
Перед глазами чернильная темнота была, такая густая и осязаемая, а потом вдруг маленькое зареванное личико среди огненной стены. Тонкие ручки, пшеничные косы и нереальные, потусторонне-серые глаза. Чуть раскосые, распахнутые в ужасе.
Николь, Николь, Николь. Имя, оседающее в легких, пряное, нежное и текучее, прекрасное такое, хрустальное, как и сама девчонка, которой…
Которой уже целых десять лет должно быть.
Которую Василиса бездумно бросила вместе со всем этим миром, хотя приручила, подарила надежду и веру в лучшее будущее, пообещала, что не отпустит никогда, не оставит.