Что же ты откроешь в этот раз? Как вновь попортишь мою жизнь, чертовка?
Василиса ухватилась за резную ручку, потянула и шагнула внутрь.
*
Руки дрожали, как и картинка перед глазами. Она была нечеткая, то и дело смазывалась, но этого хватало, чтобы Василиса могла рассмотреть зал, в котором оказалась. Он снова белый был, но рядом сидел Маар. Зал был пустой, совершенно пустой, будто нежилой.
Как… как темница.
— Маар?
— Ты не такая, как мы, Антихрист. Ты — нечто другое. Мы ошибались, слишком сильно ошибались. Но Высшие милосердны. Мы позволим пройти тебе обряд очищения, но за результат отвечать не в силах. Ты — другое, нечто столь же сильное и могущественное, как мы, но нам противоположное, — взгляд Маара был затуманен, и говорил он заторможено. Это словно не он был.
Его глаза были затянуты белесой дымкой, и это до ужаса пугало.
Василиса вдруг поняла. Маар… он был проводником для кого-то другого, для кого-то, кто был не в состоянии поговорить с Василисой так. И он мучал Маара.
— Ты сделала не тот выбор, что сделали бы Высшие. Ты — другое, — вновь повторил голос.
И Василиса поморщилась.
— Да поняла я уже. Проведите наконец этот обряд очищения да освободите Маара.
Маар-не-Маар поморщился на ее неуважение, помог ей встать и повел прочь из пустого белоснежного зала.
Василиса вдруг обнаружила, что оказалась абсолютно обнажена. И пол под ногами мраморный, кое-где сколотый и щербатый, что неприятно ощущалось босыми пятками.
Она поморщилась.
Ее провели по красивому цветущему саду, и она замерла бы в восхищении, если бы у нее была такая возможность. Цветы вокруг были прекрасные и пахли так божественно, как не пахли ни одни цветы на Земле. В этом аромате было все, что она так любила.
И корица, и растопленный шоколад, и кофе, и те самые ландыши, которыми пахнет шея Фэша и пропитана каждая его рубашка, и зеленый чай с лепестками вишни, который так любила заваривать Марта, и непросохшие чернила, и аромат типографии, в котором каждая новая книга, и горько-терпкая полынь, и маршмеллоу, пропитанные дымом, горячие, потому что только от костра, который они палили с Лешкой. И еще столько всего, что и не вспомнить сразу.
А потом Маар-не-Маар подвел ее к какому-то фонтану, что даже можно было назвать бассейном, потому что он был слишком большой и глубокий. И пах не так, не обычной хлорированной водой, а морской солью и водорослями. Как пахнет самое настоящее море.
— Ныряй, — ладонь подтолкнула ее в спину, и Василиса, недолго думая, нырнула, лишь только и успев задержать дыхание.
Ей словно стало легче дышать. И она распахнула глаза. Она могла дышать, могла дышать под водой, словно и не ныряла.
И поплыла ко дну. Оно было песчаное, кое-где проглядывались круглые, обтесанные морем камни и мелкие водоросли. И по воде золотом — солнечные блики. Прохладно. Словно глоток свежего воздуха, и исчез цемент, пропитавший легкие. Исчезла эта тяжесть, давившая на грудь отчаянно, в желании потопить-убить-изничтожить.
Василиса легла на дно, чувствуя лопатками камни. Прикрыла глаза и вдруг почувствовала непреодолимое желание остаться. Здесь, где так хорошо и уютно, где ничего не ноет и ни капельки не болит, где не нужно учиться чувствовать, потому что ты одна и никто тебе не нужен.
А потом — эти бледно-голубые глаза, как сизый лед.
И терпкий бархатный голос ввинчивается в уши, западает куда-то глубоко, прорывается к самому сердцу. И взгляды его прикосновениям подобны. Когда все ладони в акриле, а потом он въедается под кожу, и не вымыть, не выскрести.
Он внутри. Она пропитана им. Фэшиаром чертовым Драгоцием, который приносит одну лишь боль с первой минуты их знакомства.
Он в мыслях и ошметках стылых эмоций. Он внутри, в венах и артериях, под кожей, под надкостницей, где обычно шишками расцветают синяки.
Он рядом. Вот в этот самый момент. Всегда.
И она тоже должна бы.
«И буду», — мелькнула нелепая мысль. И Василиса распахнула глаза, загребла воду руками и поплыла к границе с воздухом. Вынырнула.
Подняла глаза к небу и… не почувствовала. Совершенно. Ничего.
Ни боли, ни каких-либо эмоций.
Зияющая пустота вместо грудной клетки.
*
— Обряд очищения пройден почти успешно, — прозвучал холодный голос женщины, стоящей у то и дело попискивающего аппарата, проводки которого сеточкой окутывали голову Василисы, теряясь среди огненных волос.
— Что значит почти?..
Помещение отчетливо напоминало кабинет врача в какой-нибудь онкологической клинике. От такого сравнения Василиса невольно вздрогнула и передернула плечами, желая сбросить с себя налет страха, как какую-нибудь шаль.
Холодно было. Будто зима в один миг пропитала все ее существо. Окутала, въелась в кожу, потекла по венам, осела в горле и в легких. Потерялась внутри нее, застряла и… стала привычной. Еще давно, на самом деле. Даже слишком.
Маар-не-Маар отвел ее сюда, вручив махровое полотенце и белую больничную сорочку.
Волосы еще были мокрые и неприятно прилипали к затылку, оставляли влажные пятна на белой ткани и были похожи на маленькие огненно-вишневые змейки, обвившие ее шею, плечи и спину. Обхватили кольцом живого пламени будто.
Василиса вдохнула воздух, пропитанный ароматом медикаментов и стерильности.
— Вам уже говорили, Антихрист. Вы — не Вечная, вы нечто другое, и наши методы исцеления подействовали не совсем так, как ожидалось. Вы излечились от последствий потусторонней магии, и ваше тело абсолютно здорово, но вот поврежденные нервы… они полностью залечены, но больше не работают так, как должны. Возможность чувствовать, проявлять какую-либо эмоциональность… она не восстановилась.
Говорят, нельзя бить человека на вдохе — так можно нанести ужасающую травму или вовсе убить. А Василису, кажется, ударили.
И мир даже померк на секунду. Легкие горели, а на глазах невольно выступили слезы. Она бы даже закричала, будь ее воля.
Как пенопластом по стеклу — закладывает уши.
— И… что теперь?
— Нам известно, что у вас были некие… мм-м, успехи. Вам стоит продолжать в том же духе, и, возможно, поврежденные нервы начнут функционировать должным образом.
— То есть это еще и неточно?
— К сожалению, да. А теперь вам следует возвращаться. Проводник Маар Броннер, отведите Антихриста в зал Переходов.
Так значит. Вот так, да?
Василисе хотелось умереть на месте. Провалиться куда-нибудь глубоко под землю и не возвращаться. Там и оставаться. Вечно.
*
Сегодняшней ночью ей снова снился океан — безмятежный, глубокий, с тёмно-зелёными волнами, едва тёплыми от солнца.
Василиса зачерпнула прозрачную воду ладонями, пропустила меж своих тонких пальцев, давая ей стечь на белоснежный песок, и в несколько летящих, стремительных шагов зашла в воду, легко отталкиваясь от дна и выплывая на глубину.
Полуденный свет стремительно меркнул — солнце скрылось за сизыми рваными тучами, берег покрылся мелким колким инеем. Океан сдавил Василису своими ледяными плотными ладонями, выбивая прелый, кислый от страха воздух из лёгких, и утянул вниз, на самое дно, — туда, где нет ни искр солнечного света, ни тепла: вечный сырой холод и непроглядная мгла.
Василиса проснулась отчаянным рывком. Нащупала выключатель лампы, щелкнула по нему и выдохнула наконец. Свет ослепил на секунду, но это уже стало привычным. Как и то — просыпаться среди ночи от кошмаров, дрожать всем телом и перелезать на подоконник в коридоре Призрачного замка, прислоняясь к прохладному оконному стеклу. А на утро просыпаться от ворчания Фэшиара Драгоция, что находил ее там во время утреннего обхода замка.