Фэш щурится, пытаясь разглядеть ее в лучах света, а Василиса ласково шепчет с улыбкой на губах: «Спи, спи, все хорошо». И он засыпает, такой родной, спокойный и домашний. Умиротворенный. Вновь притягивает ее в свои объятия и дышит огнем в затылок.
«Когда-нибудь все обязательно будет хорошо».
— Это, наверное, и есть любовь. Когда в любой ситуации, при любых обстоятельствах, при самом болезненном падении ты находишь в себе силы подняться.
— Это красиво, — прошептала Николь, зевая.
— Это невероятно. И я хочу научиться любить, — произнесла Василиса, вновь зарываясь пальцами в златокудрые локоны младшей сестренки.
Маар тепло им улыбнулся и, прежде чем вновь уткнуться в свою книжку, произнес:
— Я уверен, у тебя получится.
Комментарий к Глава четвертая, «Танцуй полумесяц»
мои обрывочно-короткие, пыльные мысли. с чистой совестью рейтинг nc-17.
я по вам скучала.
========== Глава пятая, «Значит это кому-нибудь нужно» ==========
а я слышал, как внутри тебя бился хрусталь
пожалуйста, перестань
пожалуйста, перестань
(с)элли на маковом поле — рядом
Нортон Огнев-младший совершенно не походил на отца. Он был запуганным потерявшимся ребенком, который не знает, чего ожидать от всего происходящего. Зато он отлично походил на Василису в ее первые дни в Преисподней. Прятался по углам библиотеки, тянулся к знаниям, как мотылек к огню, отчаянно и трепетно, злобно на всех щурился и безуспешно храбрился, едко отвечая на любой вопрос или просьбу.
Василиса его понять не могла. У нее всегда была Марта, был Лешка, было счастливое детство, где скучные уроки, после которых обязательно ждали тренировка по гимнастике, следующая за ней вечерняя прогулка с другом, горячий чай с медом и разговоры с тетей под урчание очередного котенка, подобранного на улице, были выходные, проведенные в парке со сладкой ватой или на катке с горячим шоколадом и зефиром. Зато Фэш и Николь — даже очень.
И Норт к ним тянулся. Иногда даже улыбался Фэшу, просиживал вместе с ним в библиотеке, готовясь к посвящению и поступлению в Академию Тенебрис, гулял по вечерам в Садах Смерти в компании Николь. Василиса винить его не могла.
Только лишь себя и отца, поступившего столь глупо и необдуманно.
А еще… еще по утрам она просыпалась теперь от теплых объятий и мягких поцелуев, спускающихся все ниже и ниже, отчего внутри полыхало адское пламя.
Вот и сейчас Фэш держался ладонями за ее раздвинутые острые колени, спускаясь вниз по плоскому животу, целуя выпирающие тазобедренные кости и… И Василиса с силой зарылась пальцами в его кудрявые волосы, закусив губу, чтобы сдержать слишком громкий стон.
Она все еще ничего не чувствовала, кроме страсти. Но боли больше не было. Было удовольствие, нескончаемое, яркое, острое, которое Фэш умел доставлять профессионально.
И кажется, был только рад.
А Василиса терялась. В этих нежных чувственных поцелуях, в этих рельефных мышцах чужого тела, в его улыбке после каждого ее оргазма, в его ладонях, чуть шершавых пальцах, в этом языке, который вытворял просто потрясающе-неприличные вещи.
Эмоции спутывались в необъяснимый клубок, мысли терялись где-то на фоне, расплывчатые, неясные, затмевающиеся яркими, острыми ощущениями. Мир окрашивался оттенками багряного, стена, к которой крепится светильник на стене, плыла-плыла перед глазами, в воздухе отчаянно не хватало его наличия, и Василиса задохнулась, пока Фэш медленно (слишком медленно!) и осторожно распутывал этот спутанный клубок.
У нее будто искры под кожей, когда он касается ее обнаженного тела, обнаженных до неприличия эмоций своими изящными пальцами.
И она стонет.
*
А потом они всегда шли завтракать. Василиса наливала горько-терпкий ароматный кофе, пока Фэш намазывал маслом и джемом тосты для Николь и Норта. Почти идиллия, почти семья.
Почти.
— Взгляни на меня, — полушепот-полукрик, полный отчаяния. Они стояли на продуваемой ветрами открытой площадке, едва соприкасаясь кончиками пальцев. Взгляд поднялся сам по себе и замер в районе чужих губ. Волосы растрепались, лезли в глаза, завивались угольно-черными кудряшками, оседающими на губы, лихорадочно-алые, искусанные.
И глаза.
Кристально-чистые, сияющие, ж и в ы е.
— Что ты чувствуешь?
— Я…
Я теряюсь, я не понимаю этих эмоций и не помню, что они означают, мне страшно. Я одна, потерянная в угольно-черной темноте, жду, когда кто-нибудь принесет хотя бы маленький лучик света, хотя бы огарок свечи или одну-единственную спичку, мне не надо более. Будь для меня тем, кто принесет сюда свет, в это страшное и холодное место.
Щеки горели от мороза и еще чего-то непонятного, в чем Василиса еще не успела разобраться.
Скрипнула тяжелая металлическая дверь; к ним со всех ног бежала Николь, подбрасывая ботинками комья серебристого снега, попадавшегося на пути. Наступала зима, неотвратимо и стремительно.
Наступала новая война, которую Василису всеми силами силилась прекратить еще до ее начала. Маркус старался успокаивать общественность по мере возможности, Повелительница возвращалась на трон, вступая в свои владения и всячески доказывая, что любой бунт будет подавлен одним щелчком пальцев.
Повелительница Преисподней в открытую говорила о том, что нет, ничего не выйдет, она стояла на войне наравне со всеми и сейчас по-прежнему является им равной, но оттого не менее сильной и бесстрашной.
Войны не будет.
И она будет жить.
Но как жить, когда внутри тебя другая война?
— Я… знаете, лорд Драгоций, кажется, я влюбляюсь в вас.
*
За окном буянила зима, искрила снегопадами и внезапными яркими всполохами в поднебесье — юные подрывники балуются, — шутил Фэш, но с каждым днем становился все мрачнее и мрачнее. Василиса задыхалась в эмоциях и спасалась, как и тогда, в свой первый визит в Преисподнюю, островком спокойствия, стабильности, пыльно-бумажным городком с пожелтевшими от времени страницами и потрепанными, несмотря на трепетное обращения, корешками. Ей нравилось забываться в книгах, узнавать что-то новое и записывать это новое в отдельную толстую тетрадь. Каждое новое изученное проклятие или заклятие помечалось восклицательным знаком, зазубривалось до отскакивания от зубов и разбиралось так тщательно, как только возможно.
А потом Призрачный замок ожил.
— Это была идея Фэша, — счастливо улыбаясь, поведала Захарра Драгоций, все такое же маленькое и лучистое солнышко, умевшее разукрашивать мертвенно-холодный серебристый снег яркими красками. Рассмеялась и снова наскочила с объятиями.
А Василиса просто смотрела.
Все прибывавшие демоны и демонессы продолжали светские разговоры, кутаясь в шали, пальто и шарфы. Лорды любезно помогали дамам выходить из карет, целовали ладони и обменивались приветствиями.
— А еще скоро прибудут дети из школы проклятой Катарины, вот же переполох будет, — восхищенно произнес Николас Лазарев. — Да-а, такого праздника в Призрачном замке еще не было. Да и в Кровавом, хоть он для молодого поколения и предназначен, тоже.
Падал серебристый снег, изо рта вырывалось очередное облачко молочно-белого пара, а в библиотеке ждал довольно интересный томик по проклятиям и заклятиям и кружка горячего какао.
Николь испуганно жалась к Фэшу, уже не по годам высокая, тонкая, словно лань. Тот шепнул ей на ухо что-то, и она решительно поджала губы и помчалась к какому-то пареньку, что пытался наколдовать небольшой огненный пульсар, чтоб согреть руки. Будущая леди Огнева, еще даже не прошедшая обряд посвящения, начала нравоучительным тоном что-то ему втолковывать, а потом пульсар наконец получился нужных температуры и размера, и юный демон радостно заулыбался, смотря на неожиданную помощницу восхищенным взглядом.
— Васили-и-иса-а-а, — вдруг закричал кто-то звонко и пронзительно и накинулся с крепкими объятиями и счастливым смехом. Ее повалили в снег и крепко прижали к себе. Незнакомая светловолосая демонесса с кукольным личиком смотрела на нее сияющими глазами. Шапка сползла набок, щеки раскраснелись, и сейчас леди Марианна Резникова никак не походила на прирожденную аристократку.