Роберт Кеннеди тщательно подбирал слова. «Американское правительство и президент обеспокоены, — начал он, — тем, что советское руководство недооценивает способностей нового правительства США и лично президента. Недавние события на Кубе, в Лаосе и Южном Вьетнаме усугубляют опасность непонимания Москвой политики новой администрации. Если эта недооценка сил США имеет место, — предостерег Генеральный прокурор, — то это может вынудить американских руководителей выбрать соответствующий курс»{32}.
Роберт Кеннеди хотел дать понять советскому правительству, что его брат готов отойти от внешней политики времен Эйзенхауэра, если это найдет достойное понимание Москвы. Открыто осудив «нединамичную и беспомощную» политику прежней администрации, вследствие чего «новому правительству досталось тяжелое наследство», Роберт Кеннеди заверил Большакова, что президент много работает над вопросами новой прогрессивной политики, которая будет проводиться действительно в национальных интересах. Успешный саммит мог бы сыграть важную роль в укреплении нового курса.
Сделав несколько общих замечаний, Роберт Кеннеди перешел к проблеме запрещения ядерных испытаний, которая могла стать предметом обсуждения на саммите. Хотя «президент не теряет надежды, — объяснил он, — печальные события на Кубе и в Лаосе несколько охладили пыл президента к урегулированию взаимоотношений с СССР». В частности, президент, возлагавший большие надежды на переговоры в Женеве, не хотел отказываться от идеи запрещения испытаний, несмотря на пессимистические сообщения госсекретаря. Генеральный прокурор обратил внимание Большакова на то, что брат готов смягчить позицию по поводу числа инспекций на месте, снизив их количество с 20 до 10, если бы Кремль выступил с таким предложением. «США могут пойти на компромисс», — добавил Роберт Кеннеди, пояснив, что публичная позиция администрации по поводу инспекции останется прежней, поскольку оппоненты президента внутри страны будут яростно сопротивляться смягчению позиции. Американская сторона хотела бы заранее согласовать детали соглашения по дипломатическим каналам для подготовки их к подписанию двумя лидерами в Вене, президент, подчеркнул Роберт Кеннеди, не заинтересован лишь в обмене мнениями, а хочет, чтобы встреча в Вене закончилась конкретным соглашением.
Еще одна возможная область сближения позиции США и СССР, по мнению Роберта Кеннеди, это соглашение по Лаосу. «Делегация США по Лаосу в Женеве будет делать все для достижения и создания действительно нейтрального Лаоса». Лаос стал символом нового подхода администрации Кеннеди к развивающимся странам. Вообще, объяснил Роберт Кеннеди, Вашингтон собирался реформировать американские подходы, заимствовав «хорошие идеи из советской программы помощи».
Куба также оставалась в поле зрения Роберта Кеннеди. В разговоре кубинская проблема возникала в связи с его личной ролью в изменении политики США по отношению к странам третьего мира. Латинская Америка, по словам Роберта Кеннеди, должна стать регионом его личной заинтересованности. «Он всячески уклоняется от обсуждения вопроса о Кубе, заявив, что эта проблема мертва».
Роберт Кеннеди не скрыл, что Белый дом ищет нетрадиционные подходы к Кремлю. Попросив Большакова проконсультироваться с «друзьями» и сообщить ему их мнение, Генеральный прокурор обещал выяснить точку зрения президента. Роберт предложил встретиться еще раз в неформальной обстановке после прояснения позиции сторон. Большаков составил отчет о встрече. Кремль практически заглянул на политическую кухню администрации Кеннеди, о чем мечтает любая разведка в мире.
Белый дом был осторожен в оценке Большакова. Несмотря на успешное сотрудничество Франка Хоулмена с Гвоздевым в 1959 году, американский журналист не представил достаточно веских свидетельств того, что у этого нового русского есть связи на высшем уровне. Роберт Кеннеди рассказал Большакову, что США через Махомедали Чагла, посла Индии в США, прощупывали позиции Кремля относительно саммита.
Летом 1961 года Москва с подозрением относилась в Роберту Кеннеди. На него в КГБ имелось обширное досье, заведенное в 1955 году во время первого посещения Робертом Советского Союза. Этот визит вызвал о нем массу негативных слухов. В результате в кремлевских коридорах власти его считали большим антисоветчиком, чем его брата.
Уильям Дуглас, помощник Председателя Верховного суда, пригласил молодого Роберта сопровождать его в СССР в знак уважения к своему старому другу Джозефу Кеннеди. Когда-то и Дуглас и Кеннеди были председателями Комиссии по ценным бумагам и биржевым операциям. Одно время Роберт Кеннеди работал в штате сенатора Джозефа Маккарти и подобно своему шефу неприязненно относился к советской системе. «Он приехал в Советский Союз с предубеждением: коммунизм — это плохо, все плохо», — вспоминала Мерседес, жена Дугласа{33}.
У Джозефа Маккарти были свои доводы против поездки Роберта в Москву, но Кеннеди-отец очень хотел, чтобы сын поехал в СССР с Дугласом. Мерседес, которая считала всех, кто работал с Маккарти, «ужасными людьми», тоже была против поездки Роберта. Но муж был непреклонен: «Я должен сделать то, о чем просит Джо (Джозеф Кеннеди)».
КГБ разделял мнение Мерседес о Роберте Кеннеди, который посетил Советский Союз в 1955 году. Через шесть лет, когда к власти в Вашингтоне пришел новый президент, советское руководство оценивало младшего брата президента как смутьяна. КГБ утверждал, что «Кеннеди весьма отрицательно относится к Советскому Союзу»{34}.
«Кеннеди вел себя с советскими людьми грубо и развязно», — сообщал КГБ в Кремль. Он «издевательски относился ко всему советскому», «делал антисоветские выпады» и, как особо отмечалось, говорил советскому переводчику, что в СССР «нет свободы слова и не допускается критика в адрес советского правительства», «осуществляется гонение на советских евреев». КГБ отмечал, что Роберт Кеннеди «старался выявить в СССР только отрицательные факты»{35}. Например, в ходе поездки он фотографировал только плохое (развалины, глиняный забор, плохо одетых детей, пьяных советских офицеров, старые дома, очереди на базаре, драку и т. п.){36}. КГБ считал Роберта Кеннеди провокатором. Он сообщал: «В беседе с советскими представителями на приемах Кеннеди ставил тенденциозные вопросы и пытался выяснить данные секретного характера». В Средней Азии Кеннеди привел в замешательство главу казахской милиции. «Он интересовался техникой подслушивания телефонных разговоров, просмотром почтовой корреспонденции, деятельностью советской разведки за границей, охраной границ СССР, мерами наказания пойманных иностранных шпионов». Но это было еще не все: «Роберт спросил, сколько заключенных в советских тюрьмах и лагерях и сколько из них используются на тяжелых работах»{37}.
Теодор Соренсен познакомился с братьями Кеннеди в 1953 году и позже говорил, что «в то время Роберт был воинственным, агрессивным, нетерпимым, упрямым и несколько поверхностным в своих убеждениях… более похож на отца, чем на брата»{38}. Перечень эпитетов, используемых КГБ в описании Кеннеди, был примерно таким же. Более того, советская разведка отмечала еще один недостаток Кеннеди. «Он питает слабость к женщинам», — сообщала Служба Кремлю. В 1955 году молодой женатый человек попросил гида Интуриста прислать ему в номер «женщину легкого поведения»{39}. Спустя несколько лет Роберт Кеннеди признал, что был не в лучшей форме во время пребывания в СССР. Ознакомившись с «каталогом ужасов», составленном его другом Теодором Соренсеном в начале 50-х годов, Роберт писал: «Тедди, дружище! Может быть, в 1967 году мы сократим список эпитетов для описания моей персоны в 1955 году. О.К. Боб»{40}.
Большаков доложил суть разговора своему шефу в посольстве, который передал его в Москву. Доклад Большакова спутал карты советского руководства, которое полагало, что подготовкой саммита будут заниматься Томпсон и Громыко. Кеннеди дал понять, что он заинтересован в саммите, но хотел бы убедиться, возможен ли возврат к первоначальной повестке дня. Его постановка вопроса мотивировалась тем, что события в Лаосе или обстановка за столом переговоров в Женеве могли сделать встречу с Хрущевым невозможной. Донесение ГРУ, хотя и составленное на основании беседы с презираемым Робертом Кеннеди, по крайней мере подтверждало серьезность намерений Джона Кеннеди по возобновлению подготовки к встрече.