Несмотря на первоначальную неудачу, братья Кеннеди решили направить Хрущеву еще одно послание с предложениями по космосу и некоторыми соображениями по запрещению испытаний. Времени до саммита оставалось мало. Было воскресенье, и президент Кеннеди планировал покинуть Вашингтон в конце недели. Поэтому новая встреча Роберта Кеннеди с Большаковым была Намечена на 21 мая.
«США считает проблему улучшения советско-американских отношений проблемой № 1», — начал Роберт Кеннеди. Президент хотел довести до сознания советского представителя, насколько упорно он стремится создать основу для договоренностей в Вене. Роберт должен был высказать соображения президента по договору о запрещении ядерных испытаний и по соглашению о сотрудничестве в космосе{54}. «Президент выразил готовность принять советское предложение по „тройке“, — заявил Роберт Кеннеди, — но был против права вето». Понимая, что «тройка» — это чисто символическая уступка, Джон Кеннеди не особенно беспокоился по поводу состава административного совета по контролю над договором, поскольку Запад и советский блок имели в нем равное число голосов и Запад гарантирует определенное число инспекций в год для проверки сейсмической информации. «Тройка» возможна, но для решения вопроса об инспекции нельзя требовать консенсуса. Возможно, Кеннеди считал, что Хрущев, приняв формулу «тройки», не будет настаивать на ее составе, ради достижения соглашения.
Выразив намерение президента заключить в Вене соглашение по космосу, Роберт Кеннеди подчеркнул, что брат «разделяет» и понимает опасения СССР за Германию. Он знал, почему Хрущев обеспокоен «германским реваншизмом». Однако политика Кеннеди по Берлину остается неизменной. Роберт Кеннеди заверил Большакова, что Джон постоянно занимается подготовкой саммита. Ему известно все, что советское руководство передает через представителя ГРУ. Кеннеди одобрительно отнесся к намерению Хрущева продолжать действовать в направлении создания нейтрального Лаоса. Президент просит не поднимать в Вене проблему Кубы. Он «не намерен обсуждать кубинскую проблему».
К 23 мая президент Кеннеди начал проявлять беспокойство по поводу судьбы саммита. Его соображения, похоже, не возымели никакого действия на советское руководство. Его волновало не только то, что до саммита оставалось менее двух недель, но также и то, что через неделю он должен выступить на объединенной сессии конгресса, а он не знал, какой взять тон. Следует ли ему выступить в примирительной манере по отнощению к Москве в преддверии саммита? В первоначальном варианте речи упор был сделан на усилия администрации Кеннеди по укреплению НАТО. К середине мая речь была дополнена темами самопожертвования, вызова и национального выживания. Кеннеди намеревался провозгласить внутренний и внешний крестовый поход в защиту сил свободы и демократии. Но до выступления в конгрессе не дать ли еще один шанс Кремлю?
20 мая по возвращении в Москву Хрущев решил направить американскому президенту личное послание. Он не хотел искать новый канал связи: достаточно было использовать Томми Томпсона, которого он знал уже пять лет. 23 мая из аппарата Хрущева чета Томпсонов получила приглашение в персональную ложу Хрущева на американский балет на льду. Хрущев не любил ледяное шоу, но он хотел поговорить с Томпсоном.
Они обсудили ряд вопросов, но, главным образом, Хрущев хотел дать знать американскому президенту, что ему не нравится повестка дня саммита, предложенная Кеннеди. Берлинский вопрос намного больше занимает его, чем запрещение ядерных испытаний. Разоружение невозможно, сказал он, пока не решен берлинский вопрос. Хрущева раздражало, что Запад не реагирует на его предложение, не понимая, что его, Хрущева, терпение на исходе. Противоестественно, доказывал он, что в Центре Восточной Германии существует оккупационная зона союзников. Западный Берлин — ненужное напоминание о войне, закончившейся 16 лет назад. Более того, в обстановке холодной войны это подрывной центр и военный оплот союзников. Вновь, как он делал периодически с ноября 1958 года, Хрущев предупредил, что если Запад откажется решать эту проблему дипломатическим путем, Советской Союз подпишет сепаратный договор с Восточной Германией и поддержит ее действия по запрету доступа союзников в Западный Берлин. Когда Томпсон дал понять, что Запад может ответить силой, Хрущев загадочно произнес, что американцам придется «потуже затянуть пояса».
Тон заявления Хрущева удивил Кеннеди. Затянуть пояса? Что бы это значило? Он позвонил брату в Министерство юстиции и попросил вновь встретиться с Большаковым. «Президент прочел лишь первую часть послания и считает ее тон слишком резким, — сказал Роберт Кеннеди Большакову. — Он особенно обеспокоен заявлением по Западному Берлину, где Хрущев посоветовал американцам потуже затянуть пояса»{55}.
Уже второй раз за два дня Генеральный прокурор беседовал с Большаковым. 23 мая Роберт Кеннеди позвонил Большакову в бюро ТАСС, прося его сделать все возможное для ускорения принятия Москвой внешнеполитических решений с тем, чтобы перед саммитом Белый дом представил президенту предложения по сотрудничеству в космосе и по «тройке». Роберт Кеннеди дал понять Большакову, что брат теряет терпение. Он добавил, что в своей речи на совместном заседании палат конгресса президент будет вынужден выразить разочарование поведением СССР. Тем не менее Большаков не должен думать, что жесткая риторика президента означает отказ от встречи с Хрущевым.
В свете действий Хрущева и обескураживающих результатов через Большакова Джон Кеннеди все больше убеждался в том, что Советский Союз недооценивает его решимость отстаивать международные обязательства США. Выступление Кеннеди перед конгрессом 25 мая подверглось быстрой переделке, тон стал жестким, что должно было показать Хрущеву решимость президента. Речь была названа «Специальное послание по безотлагательным национальным приоритетам». Поскольку 20 мая Хрущев отклонил предложение о сотрудничестве в космосе, Кеннеди объявил своей целью пилотируемый полет на Луну к концу десятилетия.
До саммита оставалось несколько дней, и самые ужасные предчувствия Кеннеди, похоже, сбывались. Он желал успешного саммита, а не еще одной неудачи. Кеннеди занимал кресло президента только четыре месяца и ничего, кроме Залива Кочинос и Лаоса, не было в портфеле его внешней политики. Намерен ли Хрущев использовать Вену, чтобы поучать Кеннеди по поводу Берлина? Кеннеди понимал невозможность решения берлинской проблемы за несколько дней; он вообще сомневался в ее разрешимости.
Накануне отъезда Хрущева в Вену для обсуждения стратегии на саммите собрался Президиум. В порядке подготовки к обсуждению МИД представил меморандум:
какие вопросы поднимать, какие проблемы может поставить Кеннеди и какова возможная на них реакция Кремля.
МИД пришел к выводу, что Советский Союз хотел бы обсудить с Кеннеди следующие пять вопросов: а) всеобщее и полное разоружение; б) меры по оздоровлению международной обстановки и решению проблемы разоружения; в) мирный договор с Германией, включая проблему Западного Берлина; г) лаосский вопрос и д) нормализация советско-американских отношений{56}.
МИД не исключил возможность подписания ряда соглашений. Хрущев должен добиваться подписания договора о принципах, который послужит основой дальнейших переговоров по разоружению. Помимо этого был предложен перечень путей ослабления международной напряженности. С точки зрения американской стороны все это был уже пройденный этап{57}.