«1. Запрещение пропаганды войны.
2. Отказ от применения ядерного оружия.
3. Создание безатомных зон в разных районах мира.
4. Меры против дальнейшего распространения ядерного оружия.
5. Заключение пакта о ненападении между странами Варшавского договора и НАТО
6 Полный вывод или сокращение иностранных вооруженных сил в Германии.
7. Уменьшение иностранных вооруженных сил в Европе или полный их вывод в пределы национальных границ с установлением соответствующего контроля.
8 Сокращение военных бюджетов»{58}.
Поскольку в этих предложениях не было ничего нового, советское правительство ожидало, что Кеннеди может поставить другие вопросы. Американцы могут предложить частичные меры, проведение которых создало бы атмосферу доверия, например, «прекратить производство расщепляющих материалов на военные цели», установить «контроль над баллистическими и межконтинентальными ракетами», «разработать меры по недопущению внезапного нападения». Москва чувствовала, что американцы больше заинтересованы лишь в частичном обуздании гонки вооружений или контроля над ней, чем в окончательном ее прекращении.
Встречи Большакова с Робертом Кеннеди демонстрировали желание Белого дома достигнуть соглашения по запрещению испытаний ядерного оружия. Советский МИД лишь упомянул об этом, не выдвинув никакого конкретного предложения. Молчание красноречиво свидетельствовало о том, что на деле Москва не заинтересована в компромиссе по данной проблеме. Такая же реакция (вернее ее отсутствие) была и на предложения США о сотрудничестве в космосе. Инструкции МИД завершал перечень еще из четырех вопросов, которые, не являясь приоритетными, могли возникнуть на саммите. Любопытно, что в этом списке Куба занимала лишь третье место. Громыко вообще не видел смысла обсуждать этот вопрос с Кеннеди{59}.
Хрущев одобрил предложения МИД. Он не хотел вы ступать с новыми инициативами или идти на компромисс. Он считал, что настало время проявить жесткость и надеялся, что, заняв жесткую позицию, сможет заставить Кеннеди проводить внешнюю политику, устраивающую Кремль Он не слишком уважительно относился к молодому президенту США. Единственное, что занимало его, — насколько твердым окажется президент. Усилия Кеннеди по достижению соглашения не возымели действия, по крайней мере не уменьшили обеспокоенности Москвы.
Хотя Президиум ЦК одобрил инструкции, не все коллеги Хрущева согласились с линией поведения на саммите в Вене. По словам Анатолия Добрынина, который был заведующим (позже стал послом СССР в США) американского отдела ЦК КПСС, Микоян на заседании 26 мая высказался за более дипломатичный подход: возможно, с Кеннеди нужно разговаривать осторожно, а к его предложениям отнестись серьезно.
Хрущев не понимал, где и как надо себя вести. Он взрывался, грубил, использовал такие выражения, что переводчику приходилось делать все возможное, чтобы сгладить его грубость. Хрущев отверг «осторожный подход». Кеннеди поддастся давлению. Если Советский Союз нажмет как следует, Кеннеди уступит по всем вопросам, включая будущее Берлина{60}. Вера Хрущева в свою стратегию не была основана на хорошем знании характера Кеннеди, напротив, в ходе подготовки встречи он получал информацию, говорящую о том, что молодой президент хотя и стремится учесть озабоченность Кремля, однако не за счет односторонних уступок, могущих нанести ущерб интересам США.
Перед заседанием Президиума ЦК Хрущев получил отчет о встрече посла Меньшикова с постоянным представителем США при ООН Эдлаем Стивенсоном. В 1960 году Кеннеди сменил Стивенсона на посту лидера демократической партии, однако Стивенсон оставался влиятельным политиком либерального крыла демократически партии. 18 мая 1961 года Стивенсон пригласил Меньшикова на завтрак Он заявил, что саммит должен Устояться как можно скорее «Между нами говоря, у Кенеди много сомнительных и даже опасных советников, которым он иногда уступает». Стивенсон описал Кеннеди как эмоционального, внушаемого человека, взгляды которого на Советский Союз могут измениться к лучшему при личной встрече с Хрущевым. Стивенсон не ожидал на саммите важных решений по ключевым вопросам, однако считал полезным обмен мнениями лидеров сверхдержав. С точки зрения Стивенсона можно ожидать прорыва в одной области — запрет ядерных испытаний{61}.
Для Хрущева это не было новостью. Он знал, что в Вашингтоне есть много наследников Джона Фостера Даллеса. Неважно, какая партия у власти. Некоторые влиятельные американцы верят в то, что с точки зрения Москвы называется политикой с позиции силы и мир на основе силы. Хрущев рассматривал такой подход как использование военной угрозы против Советского Союза или как попытку свести на нет результаты победы в войне. Хрущев обвинял Гарри Трумэна, демократа, в стимулировании паранойи у Сталина, вследствие которой Сталин считал, что союзнические отношения с западными державами прекратятся после войны.
Сообщения, ложившиеся на стол Хрущеву, подтверждали, что венский саммит открывает большие возможности для обеих сторон. Наиболее важным источником информации о намерениях президента была группа из 17 видных американцев, которые по случайному совпадению за неделю до саммита встречались в Крыму со своими советскими коллегами. В эту группу, которую возглавлял известный деятель либерального толка Норман Казинс, издатель журнала «Сатердей ревью», и Филип Э. Моузли из Совета по внешней политике, входили певица Марион Андерсон и Эрвин Грисуолд из Гарвардской юридической школы.
24 мая в разговоре с советским представителем Норман Казинс, прибывший на встречу общественных деятелей СССР и США в Крыму накануне венского саммита, предупредил, что советники Кеннеди делятся на тех, кто надеется на договоренность с Россией, и тех, кто считает это невозможным. Поэтому, по мнению Казинса, Вена станет решающим моментом для Кеннеди. «От исхода переговоров с Хрущевым будет зависеть, на кого в дальнейшем будет опираться Кеннеди — на представителей Пентагона или на либеральных советников типа (Честера) Боулса».
Казинс прямо говорил об угрозе, исходящей от правого крыла команды Кеннеди{62}. Казинс, в частности, обвинил ЦРУ в ухудшении отношений между двумя странами. Он считал, что аналитические документы и действия ЦРУ «слишком часто ориентируются на рекомендации троцкистских элементов, а также тех, кто порвал с компартией США и является сторонником теории неизбежности войны». За последние несколько лет, добавил Казинс, эти элементы стали «все шире привлекаться к работе в ЦРУ». Этим влиянием отчасти объясняется неудача в Заливе Кочинос. По мнению Казинса, Кеннеди, придя к власти, «уже склонялся к тому, чтобы предпринять начатые против Кубы действия. Но полученное Белым домом жесткое послание Хрущева было использовано правым окружением Кеннеди, чтобы вынудить его продолжать действия против Кубы». Именно это правое окружение утверждало, что если Кеннеди отступит, то во всем мире это истолкуют как «проявление слабости США перед нажимом русских»{63}.
КГБ искало источники получения дополнительной информации. В частности, в ходе конфиденциальных бесед с другими участниками встречи в Крыму, которые представляли широкий спектр политических мнений США. Из этих бесед выяснилось, что на Кеннеди стремились оказать влияние соперничающиеся группы советников. Шеф КГБ Шелепин сообщал, что в разговоре с Робертом Боуи, бывшим руководителем группы политического планирования госдепартамента при Даллесе, Полом Доти, профессором химии в Гарварде, и Шепар-дом Стоуном из фонда Форда, они высказывались по поводу настроений в Вашингтоне. Перед отъездом в Советский Союз они встречались с Макджорджем Банди, советником Кеннеди по национальной безопасности, и его помощником Уолтом Ростоу. Банди и Ростоу заявили, что Кеннеди рассматривает венский саммит как «возможность прозондировать позицию главы советского правительства по основным вопросам и ознакомиться с позицией СССР из первых рук». Повторив то, что в личной беседе с Меньшиковым сказал Эдлай Стивенсон, Боуи и другие американские эксперты отметили, что Кеннеди считает важным услышать изложение принципов советской внешней политики от самого Хрущева. «После кубинской авантюры он склонен не доверять своим советникам». Пусть советский руководитель сам расскажет, каковы его цели в Берлине и Лаосе, почему нет прогресса на переговорах о запрещении ядерных испытаний. Кроме того, саммит окажется полезным и для внутренней политики Кеннеди. Направляя информацию о крымской встрече, Шелепин сообщал МИД, что президент США «хочет произвести на американское общественное мнение впечатление, что он сумел установить личный контакт с Н.С. Хрущевым и теперь знает, как с ним вести дело»{64}.