По мере того как накалялось соперничество двух сверхдержав из-за Берлина, Кастро опасался, что Кеннеди захочет добиться легкой победы над социализмом на Кубе. С тем, чтобы привлечь внимание Москвы к проблеме безопасности Кубы, Кастро подготовил письмо Хрущеву на пяти страницах, датированное 4 сентября, напомнив Кремлю, что он безуспешно просил дополнительной военной помощи в начале 1961 года перед вторжением в Заливе Свиней. Теперь он вновь обращает внимание на эту проблему.
Кастро писал Хрущеву, что намерен направить высокопоставленную кубинскую военную делегацию для переговоров об увеличении советской помощи{29}. Он и Рауль Кастро подготовили список советского вооружения, необходимого для обороны Кубы. Главными в этом списке были восемь дивизионов ракет земля-воздух, всего 388 ракет{30}. Советская программа противовоздушной обороны пережила серию технических неудач до разработки ракеты СА-2 или В-750 «Двина». С того времени, как в 1957 году ее поставили на вооружение, СА-2 стала «становым хребтом» советской системы ПВО{31}. Эта стратегия доказала свою правильность, когда залпами ракет В-750 был сбит У-2 Гарри Пауэрса. Таким образом, система СА-2 получила признание во всем мире. Кастро стал одним из многих, кто хотел бы приобрести эту систему.
Кремль не мешкая принял просьбу Кастро начать переговоры и приветствовал кубинцев, прибывших в Москву в середине сентября{32}. Два советских министра, которым было поручено вести переговоры с кубинцами, — министр обороны и министр внешних экономических связей, — были готовы пойти навстречу проблемам Кастро в военной области. В частности, хотя на СА-2 существовал большой спрос, советские генералы считали, что они смогут найти то значительное количество ракет, которое хотел получить Кастро{33}. Два министра должны были провести переговоры и представить Президиуму ЦК свои рекомендации. Госплан, гигантский бюрократический спрут, который осуществлял разработку и выполнение гигантских пятилетних экономических планов СССР, должен был завершить процесс подготовки соглашения на условиях оплаты или кредитования и лишь после этого Президиум ЦК рассмотрел бы новые военные поставки кубинцам.
Те, кто вели переговоры, совместно с Госпланом разработали соглашение, которое сводило к минимуму затраты кубинцев на их большой заказ. Список, подготовленный Кастро, был сокращен на 25 %, и теперь стоимость заказа составляла 148 миллионов долларов вместо 193 миллионов. Советская сторона на переговорах предложила Хрущеву, чтобы 40 % стоимости шло в счет безвозмездной помощи кубинцам, а остальная сумма выплачивалась бы кубинцами путем погашения займа на 10 лет с процентами или по бартеру{34}.
Интересно, что Хрущев не сразу выполнил просьбу Кастро. Как и положено, соглашение о военной помощи было направлено сначала на одобрение Совета министров, то есть советского правительства{35}. Но затем оно не поступило в Президиум ЦК. Возможно, внимание Хрущева было отвлечено событиями в Берлине, где, несмотря на сооруженную в августе стену, напряженность продолжала возрастать.
Из Гаваны Алексеев пытался оказать мягкое давление на Хрущева в пользу Кастро. Когда в Москве велись переговоры, он направил дополнительные доказательства того, что американцы планируют новое вторжение. Эта информация впервые поступила из Малой Гаваны, во Флориде. Он сообщал, что кубинцы получили от доверенных лиц из Организации 26 июля в Майями информацию о том, что по неподтвержденным сведениям на Кубу готовится новая интервенция, которая должна произойти между сентябрем и декабрем этого года. Для сотрудников КГБ, которые принимали его информацию и решали, направлять ли ее наверх, Алексеев написал, что многие сообщения достаточно очевидно подтверждали эту информацию{36}. Сообщение Алексеева пришло через несколько дней после того, как Совет министров дал добро на оказание военной помощи Кубе, но оно не заставило Хрущева рассмотреть этот вопрос на Президиуме ЦК. Вместо этого просьба Кубы мариновалась в течение нескольких месяцев{37}.
Пока кубинцы ждали ответа из Кремля, они начали широкомасштабную программу поддержки революционного движения в Латинской Америке. После прихода к власти Фидель Кастро оказывал финансовую и идейную поддержку латиноамериканским левым и коммунистическим группам, которые стремились повторить модель его революции. В лихорадочные недели после того, как произошел перелом в отношении кубинского руководства к СССР, связанный со взрывом судна «Ля Кубр», Кастро призывал «сделать Кубу тем примером, который превратит Кордильеры в Андах в Сьерра-Маэстра американского континента»{38}. Кубинская помощь возрастала, и к середине 1961 года кубинское правительство образовало официальную структуру для создания когорты революционеров в каждой из стран Латинской Америки. Действительно, в начале марта 1961 года руководители НСП жаловались в Москву, что Че Гевара расточительно расходует средства на зарубежные бандитские группы, многие из которых, как, например, «Крестьянская лига Хулиао» в Бразилии или последователи Хуана Перона в Аргентине, не были марксистами{39}.
По мнению Кастро, программа подготовки партизан имела как оборонительное, так и наступательное значение. «Соединенные Штаты не посмеют нас тронуть, — объяснял Кастро, — если вся Латинская Америка будет охвачена пламенем»{40}. Однако он не связывал эти дорогостоящие обязательства лишь с борьбой против Кеннеди. Он искренне верил в «революционный долг» [Кубы] по отношению ко всему полушарию. Подобно Великому освободителю Симону Боливару, который сражался за независимость Венесуэлы в начале XIX века, Кастро был полон решимости вдохновлять и обеспечивать свержение старого порядка во всем регионе.
Программа подготовки повстанцев, в рамках которой в Гавану в начале 1962 года прибыло несколько сотен специально отобранных лиц, обозначила возможность трений между службой национальной безопасности Кубы которая только становилась на ноги, и советскими советниками. Несмотря на призыв Хрущева в январе 1961 года к действиям и предложение Шелепина начать смуту летом этого года, у Москвы было двойственное мнение о выгодах, которые могло бы дать наступление Кастро в регионе. Большая часть коммунистических партий в регионе была против вооруженного восстания как стратегического направления, отдавая предпочтение стачкам и другим формам политических действий и даже (как это было у чилийских коммунистов) — выборам. В результате кубинское Министерство внутренних дел, которое ведало тренировочными лагерями, не привлекало советников по разведке из Советского Союза. Офицеры КГБ по крохам собирали информацию, но не обращались к Москве по вопросам планирования и финансирования тренировочных лагерей{41}.
Осенью появились новые свидетельства будущих неприятностей для советского блока на Кубе. Когда просьба Кастро о военной помощи застряла в Москве, кубинцы стали жаловаться на действия в своей стране разведслужб и из стран Восточной Европы{42}. На КГБ они не оказывали давления, но когда служба военной разведки Советской Армии (ГРУ) направила в октябре 1961 года на Кубу группу, чтобы создать здесь свою резидентуру, кубинцы заартачились, полагая, что советские военные слишком активно вербуют агентов. Алексеев, который возглавлял небольшую резидентуру КГБ и полагался в основном на контакты с ведущими кубинскими руководителями, не преминул использовать недовольство кубинцев, чтобы подорвать возможности получения информации своими потенциальными конкурентами{43}.
«Я не против ГРУ, — смиренно сообщал Алексеев в Москву после жалобы сотрудников ГРУ своему начальству на препятствия, чинимые с его стороны, — но Фидель Кастро решил, что проблемы безопасности должны проходить по каналам КГБ, а не ГРУ». Далее Алексеев утверждал, что «вопрос о создании резидентуры ГРУ на Кубе не был достаточно проработан». «Кубинская военная разведка, — заключал он, — еще не готова для подобного развития событий»{44}. Но, к неудовольствию Алексеева и даже Рауля Кастро, кубинский генеральный штаб проявил заинтересованность в том, чтобы в Гаване находились офицеры ГРУ. Генерал Серхио дель Балле во время своего визита в Москву для обсуждения вопросов военной помощи предложил советской военной разведке установить контакт с военной разведкой Кубы Г-2{45}. Соперничество и бюрократические склоки на Кубе как в зеркале отражали таковые же в Советском Союзе.